Натали Бизанс - Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

– Реми мне дал, – всхлипывает малец.

Пока женщины в дом за чистыми тряпками побежали, к нему подошла Жюзьен, взяла за руку порезанную, что-то пошептала, дунула, кровь-то и остановилась. Люди, все видевшие это, так и ахнули, а священник даже перекрестился.

– Что шепчешь, девица?

– Молитву, отец.

– Какую?

Она и выдала ему что-то по латыни.

– Такой молитвы не знаю, – откровенно признался священник.

– Я её сама придумала, когда ещё ребёнком была в приюте. Нас тогда зубрить молитвы заставляли, а они у меня в голове всё никак не укладывались, а как свою сочинила, так и запомнила.

(За отца Эдуарда она так и молилась, ему помогало, но об этом Жюзьен предпочла умолчать. Святое для неё имя она никому не называла, боялась, осквернить его, если произнесёт. Это началось с того момента, когда на похоронах её священника, все о нём шептались нехорошо. Девочка и сделала вывод, что нельзя о нём говорить, даже по-доброму, кощунственно это. Ведь лучшего человека не было для неё на Земле, да, наверное, уже никогда и не будет.)

– Покажи руку, покажи… – все хотели посмотреть, как рана затянулась, ведь чудо на глазах у всей деревни произошло. Отец мальчишки к Реми подошёл.

– Ты зачем ребёнку ножик дал?

– Попросил, вот и дал, говорит, свистульки ему делать нечем.

– Забери, не игрушка это для ребёнка.

Но мальчик запротестовал:

– Мы договорились, если ножик мой, буду молчать, а если нет, то всем расскажу…

– Что расскажешь?

– Как они в саду с Жюзьен обнимались.

– Так вот оно что, а я-то думал, с чего это Реми подарки дорогие детям делает? – засмеялся мужчина и отдал нож хозяину, а пацану своему влепил подзатыльник. – Подглядывать и ябедничать – нехорошо, так и запомни, сын, а ещё хуже того, – чужие тайны выдавать!

Мужчинам эта новость понравилась, всем, кроме братьев и отца Реми. Ронан тяжёлым взглядом придавил сына и, наверное, в другой день прибил бы его и Жюзьен, но не на поминках жены.

Реми покраснел, не ожидал он, что так быстро все узнают о них.

«Ну что ж, значит, время пришло», – подумал он и с виноватым видом подошёл к родителю.

– Отец, я давно хотел тебе сказать…

– Не надо, не начинай! Зря я тогда тебя с ней без присмотра оставил, думал, хоть матери постесняетесь, да видно, и она ничего сделать не смогла… Потом поговорим, – сказал, как обрубил, дальше просить было бесполезно. Все это знают, упрямый он человек. Одно счастье, что сразу не ответил, может, ещё подумает.

А потом ещё подпили, и настроение у всех поднялось, песен и танцев, конечно, не было, но шутки раздавались, и смех был слышен. Молодёжь под благовидными предлогами по парочкам разбрелась. Мужики с красными лицами продолжали пьянствовать, женщины потихоньку со столов посуду убирали, скоро вечер, скотина ждёт: коровки мычат, да и свиньи жрать просят. Простая деревенская жизнь, где за счастье посплетничать, а сегодня столько всего произошло, что на целую неделю хватит!

Жюзьен пробивала нервная дрожь, теперь на неё совсем косо смотрят. Того и гляди, скоро креститься начнут, как от чёрной кошки. Но не могла она ребёнку не помочь, тем более, что по их с Реми вине он и порезался… Ох, не будет ей жизни в этой деревне, и раньше чужой была, а теперь и вовсе – колдунья. И бежала бы она от них ото всех без оглядки, да держит Реми. Сладость такая от него в сердце растекается, что многое можно стерпеть, только бы был он рядом.

Никто и не заметил, что Адриан после той сцены с мальчиком ушёл. Долго бродил он по лесу, да ветки на деревьях ломал, рычал, как раненый зверь, и слёзы горькие лил. Ненависть и любовь – всё смешалось в его сердце, и не было ему покоя.

Ещё одну ночь старшие братья с жёнами и детьми остались в родительском доме, а поутру уехали на своё хозяйство. Жюзьен старалась прятаться, чтоб лишний раз на глаза Ронану не появляться, но свои обычные женские обязанности все исполняла. Реми он держал всё время при себе. Приближалось время серьёзного разговора, которого теперь было не избежать. Адриан стал темнее тучи, молчалив и вечно раздражён. Отец семейства, как и полагается вдовцу, подавлен горем. Всё вернулось в доме на свои прежние места, только без Катарин все ощущали пустоту, лишившись её любви, заботы и присутствия. Печально смотрели на них с икон Божественные лики, тёмные от времени и с трудом различимые, но, всё же, живые.

«Господи, помоги нам!» – мысленно обращалась к ним Жюзьен и, тихонечко, чтобы не привлекать к себе внимания, вздыхала.

За столом ели молча. Даже слышно было, как где-то под потолком кружит сонная муха. В животе от нервного напряжения «скреблись кошки», и, если бы можно было отказаться от еды, Жюзьен бы обязательно так и сделала, но это ещё больше разозлило бы хозяина. Он очень требовательно относился к трапезам и настаивал на всеобщем присутствии вовремя и до конца. Съесть нужно было всё, что положено в тарелку, иначе и ложкой по лбу не долго получить, а рука у Ронана тяжёлая.

Аппетита у несчастной Жюзьен, на беду, последнее время не наблюдалось, и каждую ложку она проталкивала в себя через силу, а в этот раз и вовсе занемогла. Зажав рукой рот, она выбежала из дома и прямо у порога её стошнило. Слышали это все.

– Наверное, съела что-то не то… – предположил Реми, и хотел подняться, чтобы помочь, но отец жестом усадил его обратно за стол. Молча дожевал баранье рагу и запил колодезной водой.

Жюзьен вернулась иссиня-бледная, но, увидев еду, её вновь замутило, и она убежала во двор.

Отец отложил ложку и посмотрел на обоих сыновей:

– Ну, а теперь поговорим.

Оба брата покраснели.

– Кто из вас греховодник?

– О чём ты? – растерянно спросил Реми.

Ронан поднялся и с грозным выражением лица сказал:

– Для непонятливых повторяю, кто девку испортил?

Оба опустили голову, но ответил только Реми:

– Я хотел с тобой поговорить, но ты и слушать не стал.

– Нужно было при всех озвучить: «Отец, возрадуйся, я обрюхатил сироту!» – его кулак опустился на стол и тарелки подпрыгнули, ровно как и кишки в животе обоих сыновей.

Адриан молчал. В нём надежда на обладание Жюзьен боролась с ревностью и страхом, ведь девушка конкретно дала понять, что ничего между ними больше быть не может, и если что, вскипятит ему мозг. От одного воспоминания о перенесённых муках, его скрутило.

– Слишком тебя мать любила и жалела пуще всех, драть тебя нужно было, когда мог, теперь уже поздно. Ответишь за свой поступок.

– Я хотел просить её руки, о большем и не мечтаю.

– Мечты… мечты… откуда только эта дурь в мозгах у вас берётся? Поначитались книжек, сукины дети, а всё она!.. Так и знал я, что от этой девчонки только беды будут!

– Разве ребёнок – беда?