Лина Личман - Призраки прошлого, или Поаккуратнее с желаниями

– Прям все? И прямо в первое января? Неужто тоже отмечали?

– Давайте, вы лучше отдохнёте, а завтра я приду с бумагами, и мы всё оформим. Отдыхайте, вам силы понадобятся, – проговорил «заботливый» капитан и направился к выходу из палаты.

«Чтоб ты провалился, – пожелала я ему мысленно на прощание».

После визита следователя в мою палату прошмыгнула уборщица, до сего момента активно драившая пол непосредственно под дверью палаты. Причём делала она это так активно, что даже следователь под конец напрягаться начал.

– Ты вот что, детка, этого ирода не слушай. Наши бабы говорят, что всё наоборот было и свидетелей тому тьма. А ингуш этот ритрейсером был.

– Кем, Зинаида Степановна? – спросила я женщину, годившуюся мне в матери, и успевшую навестить меня сегодня после перемещения и предложить свою помощь, от которой я, конечно, отказалась, но забота мне была приятна.

– Ну, гонщикам значится, – поразилась моему тугодумию уборщица.

– А… Стритрейсером наверно?

– Ну, так я так и сказала, – возмутилась старушка. – В общем неважно это, ты другое пойми: денег никому платить не вздумай! И бумаги, которые он тебе завтра приволокёт, не подмахивай. Скажи, что тебе с ентим самым адвокатом значится, поговорить требуется, посоветоваться. А вообще тебе ехать нужно на этот самый Кутузовский и с домом двадцать четыре, ну то есть с жильцами его, поговорить надо. Мне внук вчера показывал видео, которое Ютубу (енто у них место такое, где всё смотреть можно) выложили видео, как ваша машина в аварию попала. И про девчонку выжившую, не слушай! Какой из неё свидетель, если она того, Богу душу отдала. Сегодня ночью и преставилась, ага, здесь же в Склифе. Вас практически одновременно скорые привезли, только за тебя хлопотать некому было. А за неё отец гонщика ентого бегал, просил, угрожал и деньги совал. Вот и с милицией подсуетился. Не верь никому, – выпалила сердобольная старушка.

– Как же жить тогда, Зинаида Степановна, если веры никому нет? – спросила я её. А в моих глазах уже стояли слёзы, готовые затопить не только мою палату, но и всю больницу.

– Ты поплачь, дочка, поплачь! Нельзя в себе такое горе держать. Вот и бабы наши все дивятся, что такое несчастье у тебя, а ты ни слезинки не проронила. А я ведь правильно сказала, что не плачешь ты, потому как пожалеть тебя некому. Ты поплачь, а оно и глядишь, полегчает, – говорила старушка, прижав меня к себе и гладя по голове, будто убаюкивая.

Наверное, она оказалась права, так как стоило ей меня пожалеть, и слёзы не заставили себя долго ждать. За этим занятием нас и застала медсестра, заглянувшая в мою палату, а увидев, подняла страшный крик.

– Зина, ты рехнулась? У девчонки травма головы была, с того света еле вытащили, а ты вместо того, чтобы меня позвать, слюни ей вытираешь, – злилась медсестра, делая мне укол в вену.

– Чёрствая ты женщина, Валентина. У девочки такая трагедия, в один день и мужа и ребёночка потеряла. Сиротинушкой осталась, даже голову приклонить не к кому, а ты ворчишь, – обиделась старушка.

– Больно ты жалостливая, Зина. Ничему тебя жизнь не учит. Ты вот невестку свою тоже жалела, сиротинушка детдомовская, любви не видела, – пародировала старушку медсестра. – Теперь вот сына благодаря ей из зоны ждёшь, а она хрен знает куда умотала, дитё на тебя повесив. Дожалелась?

– Ты не сравнивай жопу с пальцем, – проворчала уборщица.

– А кто здесь жопа? – усмехнулась медсестра. Они ещё о чём-то спорили и припирались, но я этого уже не слышала, потому что моё сознание затуманилось, и я погрузилась в объятия Морфея.

Проснувшись глубокой ночью, я не сразу поняла, где нахожусь. В комнате было светло, благодаря свету фонаря во дворе, удачно расположенному недалеко от моего окна. Потянувшись за водой, стоявшей на тумбочке, я чуть не упала с кровати. А всё потому, что «моя недавняя посетительница» вернулась, да не одна.

Она опять стояла в углу палаты, но в этот раз о помощи не просила. «Гостья» безучастно стояла в углу, держала на руках младенца. Не знаю почему, но я инстинктивно потянула руки, как бы прося дать мне ребёнка. И когда девушка развернула малыша ко мне, я поняла, что он живой. Да, живой. Осмысленный взгляд маленьких глаз и розовые щёчки не оставляли сомнений. Когда же младенец протянул ко мне свои ладошки, и я увидела на них родимое пятно, мне захотелось завыть белугой. В моей голове снова раздавался загробный голос с просьбой о помощи.

Я зажмурилась и, сосчитав до десяти, открыла глаза. Посетители исчезли. Точнее исчез только один, ребёнок. Девушка всё так же оставалась стоять, только теперь её руки свисали вдоль тела. Тогда я ущипнула себя за бедро и, взвизгнув от боли, снова уставилась в угол. Нет, это явно не глюк, иначе бы она исчезла, а она здесь. Тогда кто? Призрак? Опять мимо, я же не экстрасенс, не маг и не шаман. С духами умерших в контакт не вхожу, значит всё же глюк. Её же кроме меня никто не видит, значит, это плод моего воображения. Я бы даже сказала, моего больного воображения. Только теперь воображение решило поиздеваться надо мной, подсовывая мне мою мертворождённую дочь. Это уже садизм какой-то. Может у меня раздвоение личности? Нет, не подходит. А может молитву прочитать? Ага, конечно. Что бы молитву читать, в Бога надо верить и крещёной надо быть. Ну нет, в всевышнего я, соответственно, верю, только вот с религией не до конца определилась, поэтому и Бог у меня какой-то единый. А вот с крещением косячок, тут, конечно, ничего не скажешь. Блин, мне бы ноутбук сюда. Хотя какой ноутбук, мне психиатр нужен. С этими мыслями я опять провалилась в сон.

Утром я проснулась от криков в коридоре, голос был очень знакомым. Навострив уши, я попыталась понять, кто же там так бурно выясняет отношения.

– Ну и что, что я не родственница? У нее вообще родственников нет, что же ей теперь голодной тут у вас лежать?

– Успокойтесь, женщина. Здесь всех кормят, никто голодным не лежит.

– Ага, кормите. Едой вы это называете? Это же гадость, ей сейчас нормальная еда нужна, а не ваша баланда. Не хотите меня пускать, передайте ей хоть супчик куриный, для неё ведь варила.

Не дожидаясь, пока скандал разгорится с новой силой, я выглянула в коридор.

– Пропустите пожалуйста, это тёть Глаша, она мамина подруга.

В мою сторону повернулись обе головы, после чего на лице Лисицы (так мамуля величала свою подругу) начала расползаться улыбка. Лицо же медсестры, приобрело недовольное выражение.

– Девочка моя, как ты похудела, – проговорила тёть Глаша, двигаясь в мою сторону. Подойдя ко мне, она поставила свою сумку на пол и обняла меня. Так мы и стояли какое-то время.

Когда родителей не стало, тёть Глаша помогла мне принять эту потерю. Она была рядом я всегда чувствовала её доброту и тепло. Своих детей у неё было двое, но мне казалось, что я тоже член её семьи. Она всегда сетовала на то, что дочери Господь ей не дал, а сыновья – это так, отрезанные ломти. Что уж она под этим подразумевала, поди-разбери.