Виталий Акменс - Царствие бесное

– Да, ходит какой-то автобус, – рассеянно ответила тетя Надя. – Где-то после полудня, минут в двадцать, точнее не скажу.

– Минут в двадцать после полудня? То есть еще целых три часа?

– Ну, может не три… а ты спешишь, да?

– Да нет, просто… не привыкла.

– Да, скоро нас вообще забросят, ни автобусов не останется, ничего. Мы-то уже давно никуда не ездим… только сын мой в село, да в райцентр, и то, говорит, проще на тракторе. А Николайка да, Николайка ездит… куда же он ушел? Николайка часто… ну как часто, иногда уезжает. Кстати, он еще на другой автобус ходит, тоже в это время, но далеко, по другой дороге. Сам он как-то срезает хитро, через лесок, но тебе-то не с руки, с сумкой, по корягам…

– Да уж. Лучше где попроще. А остановка, она далеко отсюда?

– Да нет, недалеко. Вы как сюда шли, от шоссе? Ну вот, если не заворачивать к нам, а еще столько же по дороге, как раз там и будет. Или знаешь как? Через деревню можешь, вот прямо по улице и до конца, и она опять к шоссе повернет.

– О, спасибо, а расписание там есть, на остановке, не знаете? Хотя ладно, все равно схожу, времени много, осмотрюсь заодно. А вас тут, кстати, есть что-нибудь такое… ну, какие-нибудь, кроме церкви… достопримечательности?

– Примечательности… да упаси бог. Дожить бы спокойно, без примечательностей. Так не дадут ведь. Крест такой. Еще ходят тут всякие туристы-журналисты, уже несколько раз, выискивают, как будто деревень других нет. Один раз вообще пришли и говорят, где тут у вас эти, пришельцы?

– Аэ… что?

– Пришельцы, говорят, где? А то, говорят, мы про огни слышали, говорят, корабль какой у вас тут стоит. Что делать? Показать бы, где бесы зимуют, да нет, нехорошо, нельзя так с людьми. Молодые, несмышленые, ей-богу, как дети в этих городах. И горько так стало, страшно. Пришельцы. А Никитична говорит – с телевизора, точно с телевизора, как раз такого жмыха там, говорят, до сих пор пруд пруди. В общем, так и ходили тут, пока председатель их чуть на вилы не насадил. Только Николайка заступился, поговорил по-доброму, выпроводил, он это умеет. Сказал, что это были эти, как их… наркоманы. А Николайка знает, он жил там.

– Аммм…

– Ай, доча, прости, дура я, болтушка, совсем расклеилась. Сама-то ты не из таких, сразу видно, хорошая. Почти как Светка наша. Бедная девочка. А смотреть тут и вправду нечего. Домов с десяток осталось. Раньше все было, и колхоз, и сельсовет… хотя, бабушки говорили, еще до Революции все чахнуть начало. Вон, видала батюшкин дом?

– Простите?

– Эх, не надо было говорить. Забудь. Нечего там смотреть, разруха одна. Николайка его когда-то покупать думал. Любит он эту церкву. А я ему говорю, ты посмотри, что от него осталось! Да там пока разгребешь, целый год уйдет. Да и люди, говорю, не поймут. Для них этот сарай, говорю, светлее самой церквы. Хотя что они понимают? Только бесятся попусту, шипят, как змеи, прости, Господи… И до сих пор, нет-нет, да сто грамм за воротник. Бедный батюшка.

– Батюшка?

– Ой… – Надежда попыталась задорно отмахнуться, но что-то не вышло. Вздохнула, как от усталости, даже зажмурилась и смерила гостью таким утяжеленным взглядом, что хоть проваливайся… еще чуть-чуть, и о титуле «хорошей» придется забыть.

– Понятно, – выговорила Марина в тишину. – А мне здесь нравится. Зря его Николай продает, этот дом.

– Продает? Как продает?

– Ну… вы же сами сказали, что он поближе к церкви хотел.

– Ой, да это когда было? И то почти шутя. Зачем ему эта развалина, когда вон он, какой дом стал, загляденье, а не дом! Бывало, целый день что-нибудь пилит, да строгает. Раньше Галка ругалась, и то работал, а уж потом раздухарился! Не берет его возраст. Да, хандрит иногда, грустит, скучает. Зачем мне, говорит, эти хоромы? Светка не жалует этот дом, понятное дело, это сейчас комната у нее как новая, а тогда нет, вообще бы из деревни уехала, если б было куда. А Николайка тоже, говорит, не выходит как у дедов, не то все, и люди косятся, и внучка чурается, да и молодости не вернуть. А я говорю, не надо уезжать, подумай, говорю, куда ты поедешь, опять себе в город, к этим родственникам, где тебя и так еле терпят с твоими книгами и ученостями? Или к бывшим дружкам, которым помогай не помогай, все равно только деньги на уме. А люди не косятся, люди наоборот тебя любят. А этот хрыщ, ты не обращай внимания. Скучает он по старой должности, да и все тут. Воду мутит, выискивает, как будто сам ничего не видел, когда с батюшкой… эх, да кто его слушает? Хорошие люди все за тебя. Как раньше-то жили, из дому боялись ночью выйти! Уши не заткнешь. А теперь хоть какая-то управа на бесов. Только ты нас и бережешь, говорю, без тебя еще лезут, а с тобой никогда, даже гулов почти не бывает. Значит, светлый ты человек, хоть и в церкву ходишь как ученый. Так и живем уже пять лет. Ездит он, правда, часто, то к родственникам, то к ученым своим, но что делать? Нельзя против воли. Просить можно, а против воли нельзя, не наш это промысел. Благодарить надо, хоть возвращается. Да нет, не будет он продавать. Было б еще, кому, а то ведь не купит никто. Нету дураков. В Чернобыле поди спокойней. Или как он там говорил? Что-то опять пропало, да? Снова паспорт?

– Паспорт? Ааа… я не знаю, мне этот сказал, Иван или как его там. Кстати где он?

– Спит еще, наверно.

– Спит?! Вот наглец. Вы его это… чем-нибудь холодным опрысните, а то этих москвичей пока за шкирку не выкинешь, до обеда из норы не вылезут.

– Да пусть спит. Намучился вчера, такое пережить…

Хотела Марина сказать, как этот «намучившийся» вчера чуть дом не сжег, но не решилась.

– Пусть отдыхает, – продолжала тетя Надя. – Худой весь, а такой рюкзак тащил, как этот самый… Да и ты тоже неважнецки, как тростинка… изголодалась наверно в институте? Тяжело сейчас студентам, да? Тяжело. Поспала бы еще, время есть. Это же шок, дело такое. Вон, Светка до сих пор… ладно, может, вас проводить?

– Да нет, спасибо, не надо. Лучше сама прогуляюсь. Обещаю, пришельцев искать не буду! Так, покараулю автобус, полюбуюсь видами… нет, серьезно, у вас тут очень красиво! Может, даже еще раз до церкви дойду.

– Ты только это… в саму церкву-то особо не лазай.

– Хорошо, не буду… а что? Она ж вроде заброшенная.

– Так аварийная, разваливается уже сто лет. Батюшка вон как старался, красил, перекладывал, целые машины привозил, да не на ту силу наступил. Не на ту…

– В смысле?

– …А года три назад наоборот снести пытались, и тоже не получилось. Николайка рассказывал. Любит он эту церкву. Боится, но любит.

– Боится? В каком смысле? В смысле аварийности?

– А? Да. Да, аварийности. Там же это, постоянно то кирпич упадет, то дерево.