Владимир Власов - Второе воскресение

Макаров считался очень ответственным работником и никогда не дремал во время ночных дежурств. Поэтому его КПЗ была постоянно забита подозрительными субъектами. Камера вмещала в себя четыре человека, но при желании туда можно было поместить гораздо больше, правда, при этом им пришлось бы спать всю ночь стоя.

В эту ночь "коробочка", как называл ее Макаров, была полной. В камере стояли две солдатские двухъярусные койки, на одной, нижней, лежал пьяный. Когда открылась дверь, он, пытаясь подняться, завопил: "Станция Черемхово? Я схожу, схожу, задержите поезд!" И чуть не свалился с койки. Молодой человек с подбитым глазом, сидящий напротив, вскочил и уложил его на место.

– Спи ты, пьяная рожа, – сказал он бесцеремонно. – До Черемхово тебе еще ехать сутки в медвытрезвителе.

Пьяный тут же заснул.

– Прошу вас, проходите, – вежливо предложил он вошедшему. – За что вас сцапали?

Новенький пожал плечами и сказал:

– Должно быть, не понравился центуриону.

– Как-как? – переспросил лежащий на верхней койке. – Вот умора. Хорошо сказано.

Спустившись сверху, он сел возле парня с подбитым глазом.

– Давайте познакомимся, – и он протянул руку: – Котя.

– Иисус.

– Отличное имя. Или это кличка?

– Нет, имя.

– Все равно, отличное.

Котя положил руку на плечо соседа.

– А его зовут Петром. Он попал сюда за драку. А я – за бродяжничество. Завтра утром этот, как вы выразились, центурион сдаст нас всех в отделение… По ночам они сюда не вызывают машину. Однако, должен вам сказать, здесь ничего, ночевать можно. Тепло.

Он окинул взглядом каморку. Свет из окошка выхватывал квадратом часть стены и верхний ярус коек. Внизу царил полумрак. В затхлом, смрадном воздухе пахло перегаром от пьяного.

– Хотите сигаретку? – предложил бродяга Котя. Иисус отказался. Закурили Котя и Петр с подбитым глазом.

– Центурион будет ругаться, если узнает, что мы здесь курим, но да Бог с ним…

Он затянулся и выпустил струю дыма. Дым поднимался вверх, создавая объемные очертания решетки оконца, и вытягивался наружу в комнату дежурного сержанта.

– Завтра произойдет Страшный Суд, – торжественно произнес Котя. – Вас, товарищ Иисус, посадят на полгода за оскорбление официального лица при исполнении служебных обязанностей.

– Это почему? – спросил Петр.– Человек же тебе сказал, что не понравился представителю власти, за что он и упечет бедолагу в каталажку.

– Не совсем так, – поправил его Иисус, – я не смог представить документы, и он проводил меня сюда до выяснения моей личности.

– Ах, так? А где же ваши документы, милейший? Потеряли?

– У меня их никогда не было.

Котя свистнул от удивления, а Петр посмотрел на него многозначительно.

– Тогда ваше дело – дрянь, товарищ Иисус. Лучше вам бежать отсюда. Не хочу знать, откуда вы, но вот вам мой совет. Как только сменится этот черт, придумайте какую-нибудь байку насчет документов. Не говорите, что у вас их не было. Иначе вас упрячут не на полгода. Просидите за решеткой до скончания веков. Как я понимаю, вашу личность удостоверить никто не сумеет, если у вас никогда не было документов. Человек без документов в нашей стране – не человек, а подозрительная личность. Петру дадут за драку пятнадцать суток. Ну, а я постараюсь сесть до весны за мелкое хулиганство. Сейчас очень даже неподходящий сезон для бродяжничества.

Петр массировал подбитый глаз.

– А ты кто будешь, из цыган что ли? – спросил он.

– Еврей.

– Еврей? – Петр выразил всем своим видом огромное удивление. – Евреи так не ходят. Впрочем, каждый волен ходить, как ему вздумается. А кто стянул у тебя сапоги?

– Я никогда не носил сапог.

– Ну, ботинки.

– Ботинки тоже. Сандалии носил.

– В сандалиях в нашу зиму много не находишь, – глубокомысленно заметил Котя. – Вы что же, не здешний?

– Издалека, – уклончиво ответил Иисус.

Пьяный упал с кровати. Петр хотел поднять его, но Котя махнул рукой.

– Не надо его тревожить. Пусть спит себе человек на полу. Лежащий на земле упасть не может.

Сокамерники попались тактичные, больше Иисуса ни о чем не спрашивали.

Вскоре прибыл поезд. С него сняли безбилетника. Когда Макаров ввел его в комнату, в каморке все притихли. Было слышно, как центурион допрашивал безбилетного пассажира.

– Значит, денег нет?

– Нет.

– Зачем тогда ездишь поездом? Без билета нужно ходить пешком. Плати штраф.

– Как же я могу заплатить, когда денег нет? Это было ясно даже заключенным в камере.

– Назови адрес, фамилию, имя.

Безбилетник сказал, Макаров тщательно все записал.

– Посидишь до утра в камере. Утром разберемся с тобой.

Сержант открыл ключом кованую дверь и впустил очередного новичка. Его звали Павел. Он, войдя в камеру, устроился у входа на табурете. Когда Макаров открывал дверь, лежащий на полу пьяный всполошился:

– Черемхово? Задержите поезд! Я схожу.

На него никто не обратил внимания. Макаров, войдя в КПЗ, пересчитал всех заключенных. Потом для верности еще один раз. У него явно было плохо со счетом. Затем он хмыкнул, глядя на переполненную "коробочку", и громко заорал:

– Спокойной ночи, субчики.

При этом пьяный наделал лужу прямо на полу. Уходя, сержант добавил:

– Кто закурит ночью, тому оторву голову.

Как только закрылась за сержантом дверь и все стихло, Котя подал голос:

– А что, хороший у нас хозяин, в морду никого не тычет. При царском режиме уже, небось, давно сделал бы из нас отбивные. А знаете, чем отличается царский режим от нашего?

Павел встал и заявил, что не желает принимать участие в антисоветских разговорах.

– Сядь, чудак, никто здесь не ведет антисоветские разговоры, – воскликнул Котя, – наоборот, я собираюсь защищать наш строй. Так вот. Я – сознательный паразит этого строя, но паразит, ищущий смысла жизни. Тунеядец? Да, тунеядец. Но я могу прожить, не работая, и знаете, почему? Потому что наш справедливый и гуманный строй очень отличается от царского режима. При старом-то режиме как было? Нужно было трудиться не покладая рук. А у нас само правительство заботится, чтобы, не дай Бог, не переработали. С голоду все равно никто не подохнет, хотя у нас есть лозунг "Кто не работает, тот не ест". Я-то хорошо знаю, что можно прожить, не работая, а иногда даже кушать досыта. К примеру, я не работаю, а ем. И многие не работают, а едят сытно. А при коммунизме никто не будет работать, и все будут есть сытно.

– Так уж и никто? – удивился Павел.

– Работать, конечно, будут, но не люди, а роботы.

– Что же тогда за жизнь такая настанет? – удивился Павел.

– А жизнь, как у меня. Я уже давно живу при коммунизме, не работаю, а ем, – Котя захохотал.

Как видно, эта мысль ему очень понравилась.