Натали Бизанс - Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

– Спасибо, у меня есть всё необходимое.

– Эдуард, я к Вам со всей душой, по-матерински. Не примите за дерзость, у Вас с собой всего несколько вещей, приберегите их для учёбы, мне приятно поделиться с Вами тем, чего у нас в изобилии. Примерьте, мой мальчик, если одежда Вам подойдёт, я буду рада. Пойдёмте, я покажу Вам ванную комнату.

Проходя по коридору, встретились с Констанс. Она хитро мне улыбнулась, тряхнув завитыми локонами, и от чего-то рассмеялась. Её, видимо, забавляло моё появление. Мадам приструнила дочь строгим взглядом, так что красавицы и след простыл.

– Вот здесь мыло, тёплая вода уже налита. Думаю, Вы разберётесь, что к чему.

– Благодарю, мадам Милер, очень признателен Вам.

– Давайте отбросим эти ненужные условности, Эдуард, зовите меня просто: Мари. Жорж должен скоро закончить приём и вернуться, мы ждём Вас к ужину…

Она вышла, я закрыл дверь на щеколду и разделся. Просторная комната прямоугольной формы по размерам напоминала целую спальню. Огромное зеркало возле мраморного умывальника в бронзовом обрамлении играло изящными гранями по бокам, отбрасывая радужные лучи на узорчатый кафель. Здесь было много цветов, будто в зимнем саду, и очень-очень светло от застеклённой сверху крыши. Погрузив тело в тёплую воду с добавленными ароматными экстрактами, я посмотрел на небо. Никогда ничего подобного я ещё не испытывал. Нега, восторг и какой-то неземной покой охватили моё существо. Я пролежал не меньше получаса, пока вода совсем не остыла, и чуть было не заснул. Лишь когда стало холодно, быстро помылся и сполоснув себя чистой водой, вытерся мягким полотенцем, надушенным каким-то приятным парфюмом. На полочке возле зеркала находилось множество разноцветных бутылочек с маслами, кремами, экстрактами, солью и ещё Бог знает чем. Понюхав несколько флаконов, я поставил их на место и стал одеваться. Вещи пришлись впору, лёгкая ткань приятно прильнула к телу. Шёлковая рубашка и летние брюки, в жизни ничего подобного не носил. С трудом узнав в зеркале своё отражение, я подумал о том, что неплохо бы было посетить парикмахера.

В коридоре вновь столкнулся с Констанс, словно она никуда и не уходила, подкарауливая меня.

– Так гораздо лучше, молодой человек. Надеюсь, Вы по достоинству оценили нашу комнату для купания…

– О да, она прекрасна. Я ещё ничего подобного не видел! – искренне ответил я и слегка поклонившись, поднялся к себе, чтобы повесить одежду.

Встреча с Жоржем была радостной, я давно не испытывал такого искреннего родственного тепла…

За ужином, накрытым в большой гостиной, нам прислуживал лакей, что было для меня непривычно и я оробел поначалу.

После первых блюд с белым вином подали горячее. Такого рататуя я тоже раньше никогда не ел, он буквально таял во рту. Сдерживаясь, чтобы не показать чрезмерного восхищения и аппетита, я медленно подносил вилку ко рту, пытаясь подражать хозяевам дома, но если бы остался один, наверное облизал бы тарелку, честное слово!

Всё в этом доме было для меня словно сказка. Будто я попал в другой мир и, поэтому, чувствовал себя сконфуженно, недостойным всей этой роскоши и благ.

– Расскажите, Эдуард, как продвигается учёба, какие трудности вам пришлось пережить, ведь во время последней революции и гонений на церковь, не сладко, небось, пришлось…

– О, да, мсьё Милер, какое-то время было очень тяжело. У нас открыли реабилитационный госпиталь для инвалидов войны, где мы все помогали, ну а после, когда Церковь отделили от государства, совсем туго стало. Сократили все расходы, как только могли. Многие, не выдержав, ушли из семинарии. Готовить, убирать, отапливать корпуса, всё приходилось самим, жили впроголодь, но, слава Богу, недолго…

Все присутствующие сочувственно замолчали.

– Но теперь всё более-менее благополучно, и забот поубавилось, – поспешил я всех успокоить и, меняя тему, спросил, – Вы расскажете мне про себя? Каково Вам пришлось в то кошмарное время?..

– Я обязательно расскажу, Эдуард, но не здесь, не за столом. Мы поговорим с тобой обо всём позже, – он печально вздохнул, седина покрывшая его голову, говорила о многом, непреходящая грусть в глазах и плотно сжатые губы… Хирургам многое приходится повидать на этом свете, особенно, во время войны.

В саду пахло мятой и цветами, ветер с моря остужал разгорячённые после ужина лица. На старом кедре проснулись канатные качели. Чуть поскрипывали на крышах флюгера. Почти все окна в доме были открыты настежь и поэтому, устроившись на веранде, мы говорили очень тихо. Жорж раскурил трубку и с наслаждением сделал несколько затяжек. Выдохнув тонкой струйкой дым, он продолжил рассказ:

– Было много ампутаций, немцы использовали винтовки Дрейзе, крупный калибр оставляет большие рваные раны… Стальные германские крупповские пушки достают до трёх с половиной километров. Не учли и хорошо развитую у них железную дорогу, по ней вовремя доставляли подкрепление, в отличие от нашей армии, не успевавшей заменять солдат и подвозить оружие. Такой резни я ещё не видел, Эдуард! Мы работали круглосуточно, но не успевали… Столько людей полегло. Ради чего? Бездарная, позорная война. Потом плен. Бунт в Париже… снова кровь. Я так устал за эти годы, – он потёр ладонями лицо, – иногда кажется, что с меня уже хватит, пора на покой.

Я тяжело вздохнул, не зная, что сказать.

– Но не будем о грустном. В такой тёплый июльский вечер хочется думать о приятном. Знаешь, я часто её вспоминаю…

Мне не нужно было говорить, о ком. Мы понимали друг друга.

– Закрывая глаза перед сном, представляю, что она придёт ко мне во сне. И иногда так и случается… Если существует жизнь после смерти, Эдуард, мы обязательно встретимся, я чувствую это, – Жорж кивнул сам себе и мечтательно закрыл глаза. В лунном свете на его лице просияла блаженная улыбка. Откуда-то появился аромат лаванды, и я почувствовал лёгкое прикосновение Мерлен. Трубка в руке Жоржа погасла.

– Я любил её. Всегда. И не смог спасти. Не смог сделать счастливой. Кому ещё я могу сказать об этом, если не тебе?! – он приподнялся и посмотрел мне в глаза. С тех пор, как ты приехал, Эдуард, мне кажется, что она где-то рядом. Словно в тебе осталась частица её души. Боже мой, как Мерлен тебя обожала! Всё беспокоилась о своём мальчике, словно сама тебя родила… – его голос стал громче, на глаза навернулись слёзы, а вымученная улыбка только ещё больше подчёркивала его страдания.

– Тише, умоляю Вас, Жорж, нас могут услышать!

– Как трудно жить во лжи… – он громко выдохнул и взял себя в руки. – Тебя хорошо приняли? Надеюсь, никто не обидел?

– Всё прекрасно, ваша семья очень гостеприимная.

– Я рад. Смотри, осторожней с Констанс, она кому хочешь запудрит голову. Не то, чтобы я был против твоей кандидатуры в мужья, всё в точности наоборот, если бы я и желал кого-то видеть своим зятем и полюбить, как сына – то это был бы ты. Просто зная мою дочь, предвижу, что она захочет поиграть твоими чувствами… – он встал, похлопал меня по плечу и, пожелав доброй ночи, ушёл.