Антон Пайкес - Дожди над рекой. В тумане / Кансер / Танцующие на крышах

Я развернулся и спустился к реке. Она нисколько не изменилась. До сих пор не понимаю, почему она вечно течёт и никогда никуда не утекает. У берега поставили стол и скамейку, а потому я со всеми удобствами разместился и стал наблюдать за течением. Оно не постарело, всё такое же мощное, суровое, титаническое. И никакие водоросли, растущие в изобилии по всей реке, не могут замедлить его неуклонное движение. Неспроста время часто сравнивают с текущей куда-то водой. Вот только все реки рано или поздно пересохнут. Значит ли это, что времени тоже когда-нибудь не станет?

С Леной мы часто говорили о времени. Она его не признавала, не обращала внимания на возраст, на то, что закончилось детство, жила всегда даже не завтрашним днём, а сегодняшним вечером, потому что загадывать тоже не умела. Применительно к будущему она использовала слово «наверное». Наверное, схожу завтра к зубному, наверное, попрошу на следующей неделе отпуск, наверное, скоро выйду замуж. Не вышла. Точнее, не вышло. Время утекло, её река пересохла. И даже русло засыпали землёй, чтобы никто не испытывал долго мук памяти.

– Ты слишком много внимания уделяешь памяти. Это загонит тебя в клетку, – любила говорить она. Клетка, так клетка, канарейки поют в них такие оперы, что никаким золотым голосам планеты не снилось.

Я, в отличие от Лены, времени боюсь панически. Когда я начинаю что-то делать, когда у меня появляются планы, я сразу получаю в нагрузку страх не успеть осуществить задуманное. Возможно, поэтому я однажды отказался от любых мечтаний. Представьте себе, завтра вам сообщают, что осталось совсем немного. И что? Вместо того чтобы пожить для себя в счастливом животном состоянии, вы вдруг начнёте быстро пытаться доделать всё, что не успели. Получится, конечно, из рук вон плохо. В результате, у вас сдадут нервы, вы потратите последние деньки на то, что издёргаетесь, впадёте в депрессию, и уйдёте мрачным сычом, без друзей и достижений. Ну уж нет, решил я однажды. И перестал мечтать. Друзей, правда, от этого как-то не прибавилось.

Но вот прошлое меня манило всегда. Если принять на веру, что запоминается только хорошее, вполне ясно, почему мы все ищем счастье в прошлом, а не стремимся построить его в будущем. Будущее – оно совсем непонятно, оно зыбкое и, возможно, недостижимое. А вот хорошее в прошлом точно было, придётся принять этот факт как должное. И оно греет куда сильнее любых миражей.

– Сидишь, сынок? – окликнул меня голос пожилой женщины. Я обернулся. На меня смотрело милое лицо местной домовладелицы, которая вышла посреди дня прополоскать бельё.

Традиция полоскания белья в реке уходит корнями в древние времена, а потому не стоит винить людей в несерьёзности: да, вода в реке не слишком чистая, но ведь так делали и матери, и бабки, и прабабки до десятого колена. И главное, жили припеваючи, ни о каких болячках помыслить не могли.

– Сижу, – отозвался я.

– Что-то мне твоё лицо знакомо, – улыбнулась моя пожилая собеседница. Не знаю, как, но меня всегда узнают те, кого я не видел много лет, хотя, вроде, и растительность на лице появилась, и вырос я значительно, и похудел сильно.

– Я у вас когда-то снимал дом, – сказал я, хотя снимали, конечно, родители.

– Ах, да! Помню тебя. Сколько же лет прошло?

– Много, – я отвечал медленно, пытаясь в уме посчитать. – Лет десять.

– Батюшки! – Женщина захлопала глазами. – Целых десять лет!

Мы помолчали. Она присела на мостик и начала полоскать бельё. Я вперил взгляд в лес на той стороне, и тихо пил пиво из банки, иногда переводя взгляд на мою во всех смыслах старую знакомую.

В общем, так я нашёл себе временное пристанище. Небольшая веранда, куда меня привела эта женщина, представляла собой прямоугольное помещение с одной кроватью, столиком и электрической печкой, на которой я сразу же принялся готовить себе нехитрый обед. Поджарил колбасы, кинул на хлеб, вот и готово угощение. И всё это время думал лишь об одном: зачем я здесь? Снова и снова возвращаясь к этому вопросу, я никак не мог найти на него однозначного ответа. В конце концов, я просто решил об этом не думать. Пусть всё будет так, как будет. Конечно, самая важная задача – снова увидеть тот туман, попробовать его на вкус и понять, осталось ли что-то от старого мира.

После обеда я присел на крыльцо и закурил. Обычно я не уделяю особого внимания красотам природы, но послеобеденный довольный взгляд готов озирать любые окрестности и восторгаться ими. Передо мной снова простираются огороды и пустыри, обычно прячущиеся от стороннего наблюдателя за рядом домов. Дальше – лес, сейчас он какой-то тёмный, уже по-осеннему неприветливый и смурной. Но в начале лета он, на самом деле, весьма доброжелателен, хоть его и подтачивает с одной стороны местное кладбище, постепенно отъедающее себе лишние метры. Оно прорастает вглубь, не имея чётко обозначенной территории, а потому вы вполне можете гулять по лесным тропинкам и случайно наткнуться на только что вырытую могилу. Здесь это – в порядке вещей. Детьми мы часто рассказывали друг другу страшные истории о том, как прямо посреди поляны находили кости, и, честно говоря, эти истории казались весьма правдоподобными. Человек – он даже после смерти иногда умудряется доставлять другим неприятности, в этом заключается его основное отличие от животного.

Как медленно тянется время. Оно – очень странный сорт резины, растягивается до невозможного состояния. Порой кажется, что каждая минута длится целую вечность, а секундная стрелка вообще издевается над тобой, наматывая жилы на страшную инквизиторскую дыбу. Я сидел и курил, и между сигаретами, как мне казалось, проходили часы, хотя на самом деле, я прикончил пачку за каких-то полтора часа. Подступала тошнота, а сумерек всё не было видно. И тогда я решил прибегнуть к лучшему способу избавиться от любого волнения. Пойду посплю, решил я, и вернулся в свою каморку.

Проснулся я оттого, что в белёсое стекло, обрамлённое фанерной рамой, кто-то постучал. В комнате было темно, свет я перед сном не включал, так что даже обувь пришлось искать довольно долго. За окном маячила чья-то тень, и я поспешил посмотреть, в чём же дело. Оказалось, что хозяйка, милая женщина, принесла мне на ужин сырников. Она всегда их хорошо готовила – в детстве я ими объедался, и прочие соседские ребятишки от меня не отставали. Пекла она их много и часто, так что вкуснятина появлялась регулярно, правда, моментально пропадала у нас в желудках, не залёживаясь на накрытом во дворе столе.

Я поблагодарил хозяйку, вернулся в комнату и уставился на часы. Было уже одиннадцать вечера. Хорошо, что я никогда не придерживался никаких диет и мог спокойно поужинать в столь поздний час. Как всегда, было вкусно. И немного грустно от того, что это были те самые сырники, и даже вкус остался прежним, но вот воспринимаются они теперь иначе. Разница минимальна, но она есть. Пропало ощущение праздника, преследовавшее маленького меня на протяжении всех моих летних месяцев.