Антон Пайкес - Дожди над рекой. В тумане / Кансер / Танцующие на крышах

Редактор Анна Теркель

Корректор Юлия Городилина

Дизайнер обложки Анна Ландырева

© Антон Пайкес, 2018

© Анна Ландырева, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-8271-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Возвращаться в город своего детства в самом конце лета, когда по ночам уже подмерзают руки, безо всякой цели, безо всякой надежды получить хотя бы маленькую каморку в доме какой-нибудь местной старухи, – что может быть глупее? С другой стороны, до конца незапланированного отпуска у меня осталось ещё два дня, и прожить их надо хоть сколь-нибудь ярко, иначе потом снова придётся жалеть о несбывшемся. Жалеть о несбывшемся я люблю и отлично умею это делать. В этом смысле каждый год похож на предыдущий: ежедневно обещаешь себе, что закончатся занудные офисные будни, и ты обязательно сделаешь что-то, съездишь куда-то, позвонишь кому-то. Но вот, отпуск уже подходит к концу, а ничего не сделано. Говорят, так и жизнь пройти может.

Есть такой тип городов, у которых начисто отсутствует собственное лицо. Они безлики, и объединяет их одно: несколько стандартных блочных районов, вокруг которых гнездятся маленькие домики с покатыми крышами. Они обычно натыканы безо всякой системы, гордое название «улица» неуместно, когда мы говорим о зигзагообразной череде обветшалых строений, всем своим видом умоляющих нас о снисхождении и сострадании. Домики расползаются по округе как паучьи лапки, захватывая девственное пространство полей, лесов и даже болот. Городу моего детства повезло: он строился с наскока, одним махом, и историческая его часть выглядит более-менее стильно. «Милый провинциальный уголок» – таким бы я сделал слоган для этого места, если бы приглашал сюда каких-нибудь очередных экологических туристов. Внешний вид, правда, немного портит главная площадь: огромная асфальтированная площадка, а по выходным – продуктовый, вещевой и чёрт знает какой ещё рынок. Несколько рядов пятиэтажек и немереное число дачных строений, возраст которых значительно превосходит мой. Вот и весь сказ. Когда я был маленьким, я вёл дневник, куда заносил важные, на мой взгляд, вещи, и на одной из его вечно смятых страниц была запись об истории городка. Вот она:

Город был когда-то простой деревней. Во время войны был сожжён партизанами, потом отстроен заново. В шестидесятые в центре построили пятиэтажки, один дом культуры, площадь с Ильичом. Там сейчас рынок. В 1996 году сюда приехал я.

Здесь просто жили, работали, рожали детей и умирали, из-за чего местное кладбище постоянно расширялось и жирело, а всей истории накопилось на четыре строчки детским почерком в давно выброшенной на помойку тетрадке. Нет, конечно, если копнуть глубже, окажется, что на долю этого городка выпадали серьёзные испытания, но они никого особенно не интересовали, словно война полностью уничтожила тот старый мир, и новый родился уже на остывшем пепелище. Наверное, так и надо проводить черту, и когда-нибудь я проведу такую же в своей жизни. То, что было до неё – забыть и не вспоминать, то, что после – считать подлинной историей. Какой бы прозаичной она не стала после такого усекновения. Штамп. Дата. Подпись.

В любом случае, город развивался, а когда мы переехали сюда, он уже мог похвастаться дорогими машинами, громкой музыкой по выходным и разваливающимся домом культуры, в котором был не то санаторий, не то бордель. В то время это было одно и то же.

Первые мои воспоминания об этом месте – день нашего приезда. Мне тогда было лет шесть, так что никакой уверенности в их подлинности нет. Да и так ли она важна? В конечном счёте, рано или поздно мы начинаем вспоминать молодые годы, и никто не сможет разубедить нас в том, что память не играет с нами шутки.

Когда попадаешь в какое-то новое место, оно обязательно кажется тебе таинственным и интересным. Вот дорожка из плоских кусков камня, некоторые немного шатаются, а потому, если задуматься или быстро бежать, можно легко споткнуться и больно приложиться о жёсткую неровную поверхность. Дорожка огибает небольшой деревянный дом с двумя отдельными верандами, но даже этот изгиб сначала воспринимается как лабиринт. Куда она меня выведет? Неизвестно. Сказочно. Интересно. Первое время ты путаешь направления: к примеру, шёл к калитке, а оказался у туалета – тогда он находился в отдельном здании на территории. Конечно, продолжалось это недолго. Через какое-то время я ко всему привык, и вот уже магия из этого места улетучилась, оставив меня один на один с чудовищной провинциальной скукой. Помню, меня долго грызла злая тоска. Нет больше моих любимых дребезжащих трамваев, нет бесконечного потока машин и рассеянного света столичных улиц. Здесь в первую ночь я не смог заснуть. Мешали стрекочущие насекомые, огромные звёзды в окне, как на детском глобусе звёздного неба, неожиданно приятный запах тумана в предрассветной тьме. Почему-то этот новый мир показался мне каким-то маленьким и наглухо забитым снаружи досками. Может, причиной был спёртый воздух из подпола, хранящего овощи, варенье, печальные трупы насекомых?

Зачем я всё это вспоминаю, хотелось бы мне знать. Наверное, только так я смогу ответить на простой вопрос: кто я такой? Что я здесь забыл? Какой чёрт дёрнул меня проехать на машине больше сотни километров по ухабам? И самое главное – когда же я сломался, перестал быть самим собой, и стал собственной демо-версией? Что ж, начнём сначала.

«Мы тут скрываемся от некоторых неприятностей» – заговорщицким тоном говорил мой отец. Уже много позднее я узнал, что квартиру в Москве он сдал в аренду, чтобы рассчитаться с кредитом за машину. Довольно банальная история. Все деньги уходили на погашение, а если что-то оставалось, то оно шло, в основном, на уплату долгов за жильё. Мой отец родом как раз из этих мест, я, правда, так и не смог выяснить, в каком доме он родился. Вроде бы, дом уже давно сгорел, а где находился – загадка. Мы снимали небольшую веранду, окна выходили в сад, в котором летом стояли, взирая в небо, огромные жёлтые цветы. Когда был сильный ветер, они громко стучались в окна, и мне каждый раз казалось, что стёкла рано или поздно не выдержат натиска.

Мой отец умел и любил работать, просто ему не повезло. Тогда многим не везло. А некоторые всё-таки сумели устроиться, катались на шикарных машинах, жрали в три горла и вообще были веселы и приветливы. Странно, но я не чувствовал к ним неприязни, видимо, потому что был ещё слишком мал, чтобы обращать внимание на чужие деньги. А отец вскоре оправился и вернулся в Москву, где принялся с увлечением зарабатывать, и быстро пошёл вверх по карьерной лестнице. С тех пор я его практически не видел.