Макс Бодягин - Сонница. Том первый

Бардин не нашёлся, что ответить. Жену продолжало потряхивать, она сделала небольшой глоток, и, потупившись, призналась: нас милиция, ой, то есть теперь уже полиция, стала разгонять из магазина, но мы с бабами-то обошли квартал, собрались во дворе, и эта Венерка, живёт в сороковом доме, у неё ещё дочь вечно у нашего подъезда торчит, с этим тощим Володькой с третьего этажа, вот Венерка и говорит, мол, у неё на работе точно так же женщина уснула позавчера. И точно также приехала бригада в целлофане, с полицией, а потом с них даже подписку хозяева предприятия брать хотели, но все так перепугались, что встали вот так стеной и говорят, не дадим и всё тут. И одна женщина рассказала, что слышала в очереди, как один мужчина рассказывал, что у него брат так же уснул. Шел-шел по улице и уснул. Точно так же разбил голову о бордюр при падении, думали, пьяный, а он язвенник, вообще никогда не употреблял. И, мол, также бригада забрала его, тоже одеты были все как ликвидаторы где-нибудь в Чернобыле.

Женька, ничего не бойся, сказал Бардин. Я понимаю, сказала жена, но это какой-то иррациональный страх, я понимаю, что тут, в сущности, бояться нечего, но я всё равно боюсь. Бардин погладил её светлые волосы и прижал к плечу. Бардин, ты рассказывал про этого мальчика, который у тебя учился. А что если они все очнутся и так же потеряют память, что если это действительно эпидемия, а власти нам ничего не говорят, как обычно.

Женька, прекрати, сказал Бардин. И поцеловал её. Она внезапно для него ответила на поцелуй, щекотнув его десну упругим язычком, от чего Бардин чуть не потерял сознание. Он хотел отслониться, но жена крепко прижалась к нему, не отнимая губ. Он начал гладить её по щеке, по шее, она жарко отвечала на поцелуи, прижимаясь всё теснее. Не было ни гроша, да вдруг алтын, подумал Бардин. Его рука скользнула к груди жены, на секунды ему показалось, что она оплела его бедро своей ногой, но нет, этого не произошло. Она лишь протиснулась между столом и плитой, легко толкнув Бардина в грудь со словами: не надо, Серёжа. Он стоял, опустив голову, и чувствуя, как топорщится его член в глубине тёртых-перетёртых домашних джинсов. Ты же только что отвечала на мой поцелуй, подумал он. Но она лишь застегнула расстегнувшуюся пуговку и уже повернулась, чтобы уйти. Внезапно Бардин схватил её за талию и с силой притиснул к себе, нет, еле слышно шепнула жена, но он впился в её губы сухим ртом, надеясь ощутить встречное движение языка, но нет. Безвольные губы не отвечали. Он вдруг легко повернул её и в одно движение сдёрнул с неё джинсы и трусики. Она вроде бы что-то кричала, но он не слышал, вырванная с мясом пуговица его собственных джинсов покатилась по полу, громко звеня на кафельном полу. Бардин повалил жену животом на стол, она попыталась сопротивляться, но он легко раздвинул ей ноги и ворвался в неё с яростью человека, мстящего за давнюю обиду. Она не сопротивлялась и не помогала, просто лёжа как труп, и это пассивное сопротивление ещё больше разозлило Бардина, он чувствовал, что она всё больше и больше намокает, но не слышал никаких изменений в дыхании, тогда он перевернул её на спину, чтобы видеть её глаза и заломил ноги жены кверху, наваливаясь на кряхтящий под тяжестью двух тел массивный дубовый стол. Он смотрел на неё со странной смесью нежности и злости, но её глаза не выражали ничего.

К чёрту, сказал Бардин и прекратил всё. Поднял разорванные джинсы, попытался их надеть, но ничего не вышло, без пуговицы они снова падали. Он пошёл в спальню, достал спортивные штаны с растянутыми коленями, критически осмотрел их, убрал обратно, достал байковые, слишком тёплые для весны, штаны от пижамы и натянул их, вслушиваясь, не щёлкнул ли замок входной двери. Но нет, жена не ушла, она всё также лежала на столе, приподнятые расстёгнутой блузкой молочно-белые полушария, похожие на взбитый крем, увенчанный бледно-розовыми ягодками сосков, торчали вверх, постепенно наливаясь изнутри прозрачным розовым светом. Она смотрела прямо на него. Смотрела странно, ничего не говоря, не отводя глаз, смотрела, как могла бы смотреть дурацкая детская кукла. Бардин подумал, что никогда не сможет ничего с ней сделать, потом он вспомнил, как шальная мысль убить её как-то пришла ему в голову и показалась такой привлекательной, что он даже испугался. Но… Он любил её. По-настоящему любил, хотя и не понимал, за что именно. Сначала Бардину казалось, что это привычка, но чем больше он размышлял на эту тему, тем больше понимал, что попал в ловушку несправедливой, несчастной и никчёмной любви. Она по-прежнему глядела на него, а потом вдруг начала работать рукой. Быстро и грубо. И всё глядела. В глаза. Захрипела. Выгнулась. Он подошёл к ней, пока она билась на столе, мотаемая вверх-вниз волнами оргазма, взял за голову, вложил ей в рот член и почувствовал, как она обхватила его губами и пальцами, мокрыми от её собственных соков. Они кончили одновременно, как в старые добрые времена, под чёрным куполом крымского неба, когда залившись по самые брови сладким местными портвейном, купались в светящейся воде, и просыпались поутру на смятом распахнутом спальнике, переплетя ноги крендельком, как у тех смешных маленьких булочек, что продавались в детстве, такие мягкие, сбрызнутые сверху сахарным песком.

По лицу Бардина текли слёзы. Он не трогал их, мокрые дорожки струились сами по себе, не подчиняясь приказам, не унимаясь, просто текли и всё тут. Жена встала со стола, расхристанная, встрёпанная, не счастливая и не несчастная, с безучастным лицом, неизменным как фотопортрет для паспорта, без единой эмоции. Голые бёдра блестели от влаги до самых колен, сохранивших точёность, которая так нравилась Бардину. Женя взяла полотенце и промокнула мужу лицо. Ну-ну-ну, прошелестел её голос. Что у нас не так, спросил Бардин. Дело во мне, ты тут не при чем, ответила она. Она подхватила с пола разбросанную одежду и скрылась в спальне. Господи, всё мятое, донёсся её голос. Через несколько минут она вернулась на кухню, пшеничные волосы с редкими серебряными нитями забраны в тугой узел, макияж с глаз смыт, только губы жгут ярко-алой помадой, кричащей с бледного нервного лица. Она обняла Бардина, поцеловала его негнущуюся гордую шею и сказала: прости меня Серёжа. Не за что, буднично ответил он. Когда-нибудь всё наладится, сказала она. Скоро, спросил Бардин. Скоро, совсем скоро, ответила она таким нарочито тёплым тоном, что он скривился от этой фальши, словно съел что-то горькое. Ты меня любишь, хотя бы немного, спросил Бардин. Немного, ответила она. Звони мне, если что, хорошо, попросил Бардин, погладив её по щеке.

Обязательно позвоню, пока, шепнула она, чмокнула его в щёку и убежала. Пока, сказал он щёлкающему дверному замку.