Джереми Робинсон - Кронос

Рядом с ним высился гигант в рубашке-гавайке, такой же уродливой, как и лицо ее хозяина. Уши все покарябанные — вероятно, в результате многочисленных уличных разборок, да еще и нос свернут на сторону. Впрочем, на Аттикуса устрашающий вид здоровяка не произвел особого впечатления. Ему часто доводилось драться с людьми, хотевшими его убить, но его лицо изуродовать не удалось никому. Даже приблизиться на расстояние удара. В тесном кузове микроавтобуса более крупный противник имел преимущество, однако в большинстве случаев Аттикусу достаточно было нанести лишь один удар. Надо постараться, чтобы этого хватило и теперь.

Он уже приготовился к бою, но… Священник придвинулся ближе и, не прекращая улыбаться, протянул руку.

Аттикус не принял ее:

— Даю вам тридцать секунд.

Ему не нужно было уточнять, что произойдет потом: выражение глаз говорило внушительнее любых слов. Мужчина в дурацкой рубахе усмехнулся. Аттикус наградил его убийственным взглядом, так что тот мигом убрал улыбку.

— Доктор Янг, — сказал священник. — Я отец О'Ши. — Он кивнул на своего спутника. — Это мой товарищ Римус. Нам было поручено разыскать вас.

Аттикус молчал с таким видом, будто он вообще ничего не слышит.

— Наш работодатель жаждет с вами встретиться. — Священник заметно нервничал. — Он хочет вам помочь.

— Чем помочь? — прорычал Аттикус. — Похоронить мою дочь? Провести сеанс психоанализа? Пригласить на «Тудэй шоу», [17] «Тудэй шоу» — телешоу на канале Эн-би-си. чтобы во всеуслышание поведать мою душераздирающую историю?

О'Ши чуть подался назад.

— Нет, ничего такого. Он хочет помочь вам его убить. Он хочет найти чудовище и… хочет, чтобы вы его убили.

Аттикус присмотрелся к мужчинам — определенно не военные. Римус, похоже, имел некоторое отношение к армии, но давно. Аттикус склонялся к тому, чтобы поверить им, но терялся в догадках: как человек, кто бы он ни был, способен помочь ему убить монстра?

— Кто вас послал?

— Он желает сохранить инкогнито.

— Имя, или я ухожу. — Аттикус повернулся к двери.

— Тревор Манфред.

Имя показалось знакомым. Но где он слышал его?

— Он пятый в списке богатейших людей планеты, — с гордостью присовокупил Римус.

Теперь Аттикус вспомнил: несколько лет назад он читал о нем статью в «Таймс». Манфред вел жизнь отшельника, плавая по морям-океанам на огромной яхте. Известный тем, что организовал немало научных экспедиций, он, впрочем, не мог похвалиться сколь-нибудь значимыми успехами ни по числу находок, ни по научным открытиям. Полагали, что львиную долю найденного Манфред оставляет себе, и, как следствие, он не являлся желанным гостем в большинстве государств. Но если он сможет помочь…

— Вы в курсе, где я живу?

Мужчины кивнули. Аттикус в этом и не сомневался.

— Отвезите меня домой.

Рай, штат Нью-Гэмпшир

Аттикус вышел из микроавтобуса и, словно зомби, поплелся к дому. Каждый шаг давался ему с трудом: к старым душевным ранам добавились новые, и все-то они, похоже, раскрылись и враз закровоточили, причиняя жуткую боль. Он не дошел еще до выстланной сланцем подъездной дорожки, как почувствовал, что не в состоянии сделать и шага. Один лишь вид белого викторианского особняка с синими ставнями лишил его силы духа. А что его ждет внутри? Фотографии. Запахи. Воспоминания. Они атакуют и причинят большую боль, чем любое изобретенное человечеством оружие. Внутри его ждет пытка, какой не увидишь в самом кошмарном сне.

Аттикус вошел в дом. Все-таки учили же его проникать в самое пекло ада и возвращаться невредимым. Под ногами, как всегда, заскрипели ступеньки. Вот нам и первое воспоминание: Джиона научилась читать на этой лестнице в возрасте трех лет, задолго до своих сверстников. Как она удивила родителей, когда вдруг, стоя на ступеньках, начала читать вслух «Луна, спокойной ночи». К пяти годам она уже прочла «Джеймс и гигантский персик», [18] «Луна, спокойной ночи» — популярная детская книга американской писательницы Маргарет Уайз Браун (1910–1952). «Джеймс и гигантский персик» — детская книга американского писателя Роальда Даля (1916–1990). а дальше ее было не остановить.

Всего лишь сутки прошли с тех пор, как Аттикус последний раз был дома, но, когда он открыл дверь и зашел, показалось, будто он попал в чужой мир. Все здесь было не так: выстроившиеся в два ряда в холле ботинки и кроссовки, грязные кастрюли на кухне, разбросанные на кофейном столике карточки судоку. [19] Судоку — японская логическая головоломка. В последние два года отношения отца с дочерью были далеки от идеальных, тем не менее они порою вели заочную борьбу в судоку — молчаливое соревнование, которое хоть как-то их объединяло.

И фотографии.

Аттикус привык к тому, что по всему дому развешаны и расставлены фотографии Марии. Он не хотел их убирать, считая попытку забыть ее предательством. Любовь есть любовь, ее нельзя просто взять и стереть, спрятать, забыть… Нечего и пытаться.

«Ты можешь, — думал Аттикус, — ты можешь отомстить за утраченную, украденную любовь».

Он задерживался возле фотографий, и каждая вызывала в нем бурю эмоций — до ощущения физической боли. В голове мелькали воспоминания обо всех событиях их совместной жизни: вот они поженились, вот родилась Джиона… Последней висела фотография, на которой была запечатлена вся семья, включая его родителей и брата.

И именно этот снимок причинил Аттикусу боль наибольшую. Ведь он до сих пор не позвонил родным! Он вдруг подумал: они же знать не знают о том, что Джионы больше нет, и до сих пор надеются увидеть его с дочерью через два дня.

Аттикус медленно набирал номер, руки его дрожали.

— Алло! — тихо ответили на том конце провода.

— Ма-ама? — Голос Аттикуса дрогнул, но больше ничего говорить было и не нужно.

— О детка, о, как мне жаль. — Она заплакала. — Мы видели в новостях. Не могу в это поверить. О дорогой…

Аттикус глянул на автоответчик. Шестнадцать звонков. Они пытались до него дозвониться.

— Извини, что не позвонил раньше.

— Дорогой, не беспокойся из-за этого. — Мать перестала плакать и теперь только шмыгала носом. — Коннер уже едет. Жди его с минуты на минуту.

Аттикус тяжело вздохнул. Как бы ему хотелось увидеть брата! Очень не многие люди понимали его, думали так же, как он. Брат был одним из таких людей, но сейчас Аттикус не мог терять ни минуты. Те двое, что ждут на улице, меньше всего склонны привлекать к себе (и к своему боссу) внимание.

— Меня здесь не будет, — сказал он.

— По… почему?

— Я… я должен сделать дела.

Ну как еще объяснить, что он задумал? Нельзя же сказать, что он будет рисковать жизнью, что в случае неудачи ей придется перенести еще одну потерю вдобавок к уже пережитому.