Николай Шпыркович - Злачное место

— О, глянь! Реаниматор этот хренов…его растак конем! Не дострелил Толян его вчера. Ну ладно, все равно сдох, и даже сожрал видно, кого-то, вон как шустро передвигается…. — Чего-о? — думаю. А потом сообразил — видок ведь у меня — само то. Я у зомбаков запросто за своего сойду, — с ожогом на пол-морды, с походкой характерной, скажем так. Да и в крови я был весь — этим- то невдомек, что когда кровь у человека из головы хлещет — кажется, что она у него вся вытекла. А со стороны, в свете новых реалий — точно, ощущение, что я — свежеиспеченный мертвяк. Не понял я, правда фразы про "шустро передвигается", ну да ладно, думаю. Один, с двустволкой, ружье поднял, стрелять приготовился — второй его останавливает:

— Не надо, — говорит, — пусть так, сука, ходит, это для него еще лучше будет, а я ему вслед плевать буду, если увижу. Вон, давай, спрячемся в магазине, тем более он — не один, а на выстрелы — еще набегут. — Ну, пока я до них дошел, попутно узнал, за сколько же баранов я свой диплом купил и сколько медсестер отымел.

— А, правда, сколько? — заинтересованно навострил уши Старый.

— У нас столько в больнице с войны не работало, — отмахнулся Дмитрий. — Прошел я мимо магазина, один из тех зомбаков, что за мной шли, в магазин стал ломиться. Второй, видать решил, что ковыляющая синица лучше журавлей с двустволками и за мной увязался — ну, для тех моих знакомцев как раз натурально вышло — два тупых зомбака, включая меня (тем более — я диплом за баранов купил) — по улице гуляют, а один умный — за человечиной в магазин ломится. Слышу — они его и грохнули, сзади. Лады, думаю — буду типа Колобком — "я от бабушки ушел, а от мертвеца — и подавно уйду". Я ведь тогда ни про шустеров, ни, тем более, морфов — не знал ни хрена. Только смотрю — "мой" — то зомбак — не отстает, нажимать стал. Чувствую — если так дальше пойдет — догонит он меня, как пить дать. Тем более у меня голова кружиться начала, крови я действительно потерял все же прилично, да и так все до кучи пришлось. Нет-нет — да и оглянусь — а он все ближе и ближе, уже грабки тянет. И спрятаться негде, и отбиться нечем. Свернул я в дворы — может, думаю там схоронюсь где — "мой" за мной. Только оборачиваюсь в очередной раз — повернул "мой" зомбак и так же, как раньше догонял, так теперь от меня улепетывает. Я и понять не успел, чего это с ним — со второго этажа, с балкона — прямо на крышу машины, что рядом стояла — э т о прыгнуло. Это потом-то я узнал, что такое морфы и с чем кого они как едят, а тогда — сидит такая харя на машине, как сейчас помню — "Мерсик" старый такой — и дергается. Он ведь, когда прыгнул, когтями крышу пробил и зацепился за жесть. На секунду, правда, только зацепился — что ему эта жестянка, если я видел потом, как один морфюга, не шибко умный, правда, банки с тушенкой грыз, как девка семечки на базаре…

— …А чего "не шибко умный"? — полюбопытствовал Крысолов.

— А она от "Главпродукта", пополам с соей была, — охотно пояснил Дмитрий, — так вот, я как пень еловый, "елупень" — сокращенно, стою — вижу, что от этой твари я и здоровый бы не убежал, а уж теперь… Интересно, как всякая дурь в голову лезет напоследок — я вот подумал: " Неужели это все и вправду устроили пришельцы — вот же сидит один. Только чего они там — тоже бюстгальтеры носят?". Мне даже и мысли в голову не пришло, что это так мертвяк раскормиться может. И была бы это последняя моя мысля — как тут тоже со второго этажа, с соседнего балкона — бах — прямо ему в загривок. Он так, в машину вцепившись, сидеть и остался. Я от неожиданности: "…дь!". Смотрю — на балконе мужик стоит, в руках ружье.

— О, да ты — живой. А я только тебя привалить хотел. Заходи, — говорит, — в подъезд. Там чисто, я с утра прибрался.

Я, как эту зверюгу, особенно ее зубы, увидал, так сразу раздумал по улицам шляться. Зашел — вижу в подъезде и на лестнице — несколько трупов лежит. Поначалу шарахнулся — я уже привык, что мертвые — опасные, только смотрю — у них головы пробитые, а потом сообразил, что мужик под словом "прибрался" в виду имел. На лестничной площадке давешний мужик стоит — подымаюсь по ступенькам, гляжу — он пьяный, не в мат конечно, но здорово.

— Ну, привет. Чего это ты дома не сидишь, а с покойниками в догонялки играешь?

— Да вышло так, — говорю, а сам думаю, где я его видел.

— Нехерово у тебя вышло. Тебе еще повезло, что Нинка вылезла, покойников распугала, их тут с утра целый двор был.

— Какая Нинка?

— Да та, которую я на "мерине" пристрелил. Соседка моя. Сука она и при жизни была, и после смерти осталась — вон, как крышу мне помяла. Она меня, стерва, скрасть хотела, а тут ты нарисовался.

— Так…что — э т о — тоже человек был?… Была?

— Да какой там человек…, -ну и давай мне рассказывать, как она ему жить мешала, да за то, что он машину возле песочницы детской ставил, пилила. Ну, заодно, кой-чего и полезного рассказал — про шустриков, про морфов — он их "обезьянами" называл.

— Их поначалу, кто как называл, — пробурчал Крысолов. — Потом уже как-то устаканилось, хоть за границей у них там до сих пор своя терминология.

— Астронавты-тайкунавты, — вздохнул Старый. — Планету просрали, а общего языка так и не нашли…

— … Пока говорил, в квартиру к нему зашли, он предлагает — умойся, мол, пока кто по тебе и впрямь не шмалянул, мне отказываться вроде как и не с чего, только думаю — не пальнет ли он сразу, как Гюльчатай личико умоет? Ладно, думаю, делать нечего, да и задолбался я уже что-то шифроваться, да камуфлироваться. Умылся я там у него, хоть на человека стал похож, а не на трехдневного упыря. Он смотрит — лыбится, гляжу.

— Привет, доктор! — говорит. Тут и я вспомнил, где его видел — лечился он у нас. Он в хирургию с переломом бедра загремел, а потом на третий день у него абстинуха развилась, ну его к нам и определили, до выхода из "острого кризиса". Говорил я ведь вам, — сварливо обратился он к Старому, — следите за руками: как только задрожали, а еще лучше — больной по тумбочкам шариться стал, да под кровать лазить — налейте ему "смесь Попова".

— Это что, не помню уже? — воззрился на него Старый.

— Спирт с глюкозой 1:3, плюс фенобарбитал. Вам, хирургам, она всегда до лампочки была, вашим пациентам, у кого трубы горят, сердобольные соседи по палате всегда какого-нибудь ХДВ — хорошего дешевого вина спроворят. Ну, а не успеют, и подсядет он на коня — вы же его всегда к нам пихнете, чтобы он из окна не упорхнул, как и этого мужика, кстати. Ну а нам их куда-нибудь подальше передать их уже возможности не было — "психушки" давно уже перестали обычный алкогольный психоз на себя брать — нариков и суицидников девать некуда было, так нас изобретение товарища Попова только и выручало — нальешь ему стакашок, поднесешь, он вначале косится. Чего, мол, доктор тут принес, человек, вишь, сейчас кони двинет, а он… Лекарство, говоришь, пей, давай. Тот недоверчиво так попробует, а потом — лицо на глазах меняется, пьет человек — и оживает, как пустынный цветок под дождем. Блеск в глазах, движения уверенные. От фенобарбитала — покемарит чуток. Вечером — еще один стакашок ему наверх — к утру, глядишь — он мимо психоза и проскочил. Но тут, главное — не пропустить момент, вовремя налить, потому, как если опоздаешь — потом его пои спиртом, не пои — все одно "поскачет". А вы, в хирургии, вечно насчет спирта жмотились, потому и трелевали потом своих буйнопомешанных к нам, в реанимацию. Вот и этот мужик в точности также к нам угодил. Вы его пропустили — а мы потом с ним трое суток справиться не могли — все он рвался кабель прокладывать, который у нас на потолке болтается. Самое интересное — я ведь его тогда проклинал самыми последними словами — он у нас, сволочь, три подключичных катетера зубами перегрыз. И когда, сука, умудрялся? А периферические вены у него отвратные были, хочешь, не хочешь — опять ставить надо, чтобы из психоза вывести. А его вдобавок, и реланиум не брал — ставишь катетер — а он под тобой, крутится, как уж на сковороде, семь потов сойдет, пока попадешь.