Николай Шпыркович - Злачное место

— "А я не умею, вам за это деньги платят!" — предположил Старый.

— Точно. Про деньги только не сказал, а так — развел руки в стороны и, типа все объяснил. Сержант тоже башкой трясет. Блин, помню ведь, говорила нам преподша на курсах: " Мы — инфантильное общество, привыкшее, что за все отвечает кто-то — но не мы сами"… Вот и лейтенант тот — он сам, его преподаватели и друзья его — все они на чистом серьезе считали, что реанимация, которой их в училище обучали — нечто параллельное их основным обязанностям. Их задача- пистолет на форме носить, ну, злодеев искать, не без того, а лечить — врачи должны…, а ты еще говоришь — водители… Я бы и сам качать взялся — да так рассудил, ежели что — опаснее с этой стороны будет.

— А помнишь, новые руководства по реанимации приходили? Американской анестезиологической ассоциации? Там ведь говорилось, что можно и не дышать, в-общем-то, только непрямой массаж сердца делать? — вспомнил Старый.

— Так, а кто их читал, кроме анестезиологов, да и то не всех? — резонно заметил Дмитрий, пожав плечами. — Летеха — сам ни дышать, ни качать не умел — но твердо помнил, что надо и качать и дышать — без этого реанимация неэффективна. И что я ему, под стволом буду что-то доказывать? В общем, реанимируем мы — изо всех сил, кстати, старались — а вдруг, думаю…Может, поэтому и не "перекинулась" так быстро, все же смерть коры мы минут на тридцать отсрочили. И адреналин кололи, и атропин. Я вижу, Танюха из сил выбилась, сменил ее, шепнул только: " Дави к земле голову", а сам, будто невзначай на руку покойнице коленкой наступил. Она поняла, кивнула. Да, так говорю, минут на тридцать нас хватило, потом все же кора отлетела — зашевелилась под нами девчонка та милицейская, глаза открыла. Я вторую руку прижал, сам на нее навалился — в другой раз, может, мечтал бы об таком, а тут… Кричу Таньке: "Голову, голову держи" — смотрю — а она все ближе к мертвячке клонится, в глаза ей смотрит — да вы знаете, к а к о й у них взгляд сразу, как воскреснут. (Старый и Крысолов серьезно кивнули, а Артем вспомнил, что, когда голова матери показалась над печкой, он чуть не подался к ней — хоть и лютостью неживой разило от ее взгляда. Благо, батя тогда из сеней прибежал.). Я летехе — "стреляй!" — а у того руки трясутся, голова тоже — "не могу…". Сержант нас спас — Таньку оттолкнул да зомбачке голову в куски и разнес… Я только зажмуриться успел, да губы плотнее сжать — чтобы кровь на слизистые не попала. А лейтенант, как с ума сошел — да так и было наверное… — "Ты что?!! Ты что?!! Я ж любил ее! Они же оживили ее!!!" — не успели опомниться — бац сержанту в башку, прямо в лоб. Видать, опомнился от такого, на нас посмотрел дико — и — себе тоже — бац! Три трупа ментовских — и мы с Танькой посередке. Тут в дверях шорох — я уж думал, зомбаки ломятся — нет, "сахарник" наш на выстрелы прибежал. Мы пока объяснили ему, что к чему, — как в той пластинке "По следам Бременских музыкантов" — "…взревел мотор!!" — мы на улицу — тю-тю наша "Аудюха" вместе с "сердечником". Главное, не знаю — что дальше делать-то. "Сахарник" осмотрелся, да и говорит нам:

— Продукты надо брать и оружие. Как раз это у нас и есть. — и на стволы кивает, да на полки кафешечные. Ну, какая там еда — пицца, чипсы да шоколадки. Однако все ж таки перекусили, хоть немного, с собой взяли — "сахарник", Филинов его звали, вспомнил, а по имени отчеству, уже и не помню, как, поморщился, правда — на таких продуктах, говорит, долго не протяну, особенно теперь. И инсулина у меня, говорит, нет — я хвать-похвать — точно, не взял, когда из реанимации деру давали! Вспомнил я тогда, что неподалеку от нас дружок мой, Игорь Тимошкин живет. А он тоже диабетик, у него инсулин должен быть по-любому, да и жратва диабетическая тоже должна водиться. Взяли мы стволы милицейские, продукты, чего покалорийнее, да и пошли, озираясь, к Игорю. Филинов, молодец, двух зомбаков тогда по дороге завалил, и шустера даже одного. Мы бы без него еще тогда пропали. Спрашиваю — где стрелять научился — а он сам бывший мент, оказывается. К Игорю дошли — он в коттеджике жил там, уже в частном секторе — возле дома упырь стоит. Филинов его "на раз" завалил, к дому подошли — дверь закрыта. Ну, где у Игоря ключи лежат, я знал, зашли мы к нему. Инсулин нашли, Филинов поморщился, правда — белорусский, "Моно-су", плохой очистки, он то сам к "Актрапиду" датскому привык. Ну, из двух зол — выбирают меньшее, кольнулся он тем, что было, хоть немного, говорит, сушить перестало. Попробовали телевизор посмотреть — не идет ничего, у нас ведь типа "кабельное" телевидение было — из области на антенну приемника сигнал принимали, а потом по кабелю на телевизоры разводили. Ну, и нас заодно — на деньги. А тогда, видать, приемник и накрылся, и все телепередачи в нашем городке. А "тарелки" у Тимохи, не знаю почему — не было. Пока по городу колесили, мы по радио в автомобиле кой чего уловили — так, больше трепа, серьезной информации — никакой.

— В первые два дня даже в Москве не сразу поверили — угрюмо буркнул Крысолов, низко опустив голову.

— До сих пор не знаю, почему у нас так полыхнуло — задумчиво проговорил Дмитрий. — я потом с кем ни разговаривал — так маленькие городки, в основном лучше держались. А у нас считай, в первый день, все накрылось медным тазом.

— Из любого правила есть исключения — фаталистично пожал плечами Старый. — Помню, был случай у меня в молодости на практике, в деревне все жители пили из одного колодца — и все легли с дизентерией — кроме двух домов: первого и одиннадцатого. Все, что их роднило — так только единицы в нумерации — а все прочее — возраст, привычки, культура питания и даже национальность живущих — были разными — в одном всю жизнь прожила бездетная семья стариков-татар, в другом — переселенцы из Сибири, молодая семья с тремя детьми. И вот не заболели именно они — а чего — так и не поняли ни мы, ни санстанция.

— Ну, а у нас наоборот получилось. Игорь тогда в тот вечер так и не пришел. Тоже пропал, наверное. Ну, посидели вечер, поговорили. Прикинули, что к чему, получается, Херня началась. Решили утром колеса искать, запасаться продуктами да на деревню, к дедушке дергать. Только не зря говорится, человек предполагает….

Дверь мы, конечно, закрыли, дежурить условились так: первую половину ночи — Филинов, вторую — я. Танька и так весь вечер ревела, уж какой с нее часовой… Полегли мы по разным комнатам, Филинов у двери сел. Поначалу ворочался я, все думал, как жить теперь будем — а потом приснул, да так крепко, даже снов, по-моему, не видел никаких. Проснулся — вроде светает уже. Я на часы — уже пять утра! И не разбудил меня сменщик! Точно, думаю, свалил, как сердечник тот. Пошел туда — нет. Не свалил. Ночью ему, видать совсем плохо стало, на "чужом" то инсулине, да с недолеченной инфекцией, да с несбалансированной диетой — уровень глюкозы повысился, так что он сознание потерял. Но живой, смотрю. В общем-то — если бы у меня было несколько часов, я бы его из этой комы бы вывел, даже на белорусском инсулине — повводил бы ежечасно, пусть и навскидку, водички бы подлил, оставалось у меня еще несколько бутылок физраствора — и оклемался бы мужик. Разбудил я Таньку, стали мы в вену раствор капать, первую дозу инсулина ввели — Васильич снова замолчал и налил себе, не спрашивая разрешения, рюмку из катастрофически быстро пустеющей бутылки и сам же выпил.