Анна Клименко - Морф

Кровь. Горячая, сладкая кровь потоком хлынула в горло, я взвыла — но теперь уже от удовольствия. Взвыл и эльф, но, полагаю, скорее от боли и ужаса. По моему телу катились горячие волны, одна за другой, онемение стремительно проходило, сил прибавлялось. Охр, давненько я себя не чувствовала настолько хорошо. Кажется, я проглотила кусок его щеки, и это меня ничуть не смутило и не взволновало — все шло именно так, как должно было. С наслаждением лизнув открытую рану, я сдвинулась чуть ниже, туда, где слышались удары пульса… Ох, да что же это со мной?!! Я, Ирбис Валле, жру живого еще, скулящего от ужаса эльфа…

… — Ирбис.

Ощущение теплой ладони на плече. Из горла вырвалось недовольное рычание, как у собаки, которую оттаскивают от миски.

— Ирбис, остановись, — в голосе Хаэлли слышалась усталость, — я тебя прошу, остановись. Ты же… человек.

Ну да, да. Я была им когда-то, Хаэлли. А потом меня убили три ублюдка с большой дороги, а один чокнутый лекарь вставил в грудь орочий талисман.

— Убежит ведь, — я невольно усмехнулась, глядя в сапфировые глаза моего обеда. Он замер подо мной, не смея шевельнуться, и хорошо еще, если от ужаса не лишился рассудка.

— Не убежит. Наоборот, он сейчас мне расскажет все, что нужно.

Я медленно поднялась, невольно облизываясь. На губах остался будоражащий, пряный вкус крови, и я даже отвернулась от эльфа — подальше от искушения продолжить. Хайо, во что я превратилась?!!

Хаэлли быстро поднял его, посадил, прислонив спиной к дереву. Затем присел рядом на корточки и зажал рваную рану на щеке сложенной в несколько раз тряпкой. Он заговорил о чем-то по-эльфийски с несостоявшимся убийцей, негромко, мягко, словно успокаивая малое дитя. А мне стало противно — ну надо же, только что дрались так, что клочья летели, а теперь беседовать изволят. Эльф не смотрел на Хаэлли, сапфировые глаза неотрывно следили за мной — и я ему улыбнулась, а потом демонстративно принялась ковыряться в зубах. Эльф завалился набок, и его стошнило.

— Ирбис, — укоризненно сказал Хаэлли, — пожалуйста. Мне очень нужно с ним поговорить.

И наконец пленник подал голос, каркнул что-то в ответ на плавный речитатив Хаэлли. Тот, в свою очередь, продолжил спрашивать, и выглядел при этом так мирно и спокойно, как если бы это была светская беседа в модном салоне. Эльф ответил. Хаэлли задал следующий вопрос, и эльф тоже ответил. И еще… Мне показалось, что лицо Хаэлли покрылось мертвенной бледностью. Пленник быстро добавил что-то, протараторил довольно длинную фразу скороговоркой. И тут Хаэлли свернул ему шею — быстрым, почти мгновенным движением. Теперь уже замутило меня.

— Ты что? Что ты сделал? Зачем?!!

Хаэлли медленно выпрямился, посмотрел на меня сверху вниз с высоты своего немалого роста.

— Странный вопрос, Ирбис. Ты ж его чуть не съела, а теперь спрашиваешь.

— Нет, погоди, — я с силой провела по волосам, безуспешно пытаясь привести в порядок скачущие мысли, — то я. А то — ты. Вы же с ним так мирно разговаривали! А потом ты его просто убил.

— Ну да, — отозвался Хаэлли подозрительно тусклым и безжизненным голосом, — он из гильдии убийц. Таких нельзя оставлять в живых, иначе они доберутся до тебя рано или поздно. А я должен разобраться с морфами… Ровно до этих пор моя жизнь имеет некоторую ценность.

— Но ты… с ним разговаривал, — упрямо пробубнила я, стараясь не смотреть на синеглазого эльфа, — а потом взял и убил.

— Ирбис, я тебе уже все объяснил, — оборвал меня Хаэлли, — будь добра, не надоедай мне со своим неуместным морализаторством.

Я покачала головой и промолчала, ибо убеждать его в чем-либо было делом совершенно безнадежным. Спросила только:

— Ты узнал, что хотел?

Хаэлли прикрыл глаза, оперся спиной о стволик молодой осинки.

— Да, узнал.

И в его голосе было жизни не больше, чем в теле убитого эльфа.

Через несколько минут он словно очнулся, посмотрел на меня строго.

— Ты вся в крови.

— Угу. Но стираться негде.

— У тебя стрела торчит.

Я скривилась, стиснула пальцами наконечник.

— Да, Хаэлли, стрела. Не будешь ли ты любезен?..

Конечно же, он вытащил стрелу, перед этим ловко обломив наконечник. Потом задрал рубаху, осмотрел и ощупал рану.

— Кровь не течет.

— Еще одно преимущество умертвия.

— Тебе не больно? — голос эльфа был по-прежнему тусклым и безжизненным, как будто кто-то взял — и попросту стер из него все эмоции.

Я прислушалась к собственным ощущениям: в боку, конечно, тянуло, но особой боли не было.

— Хаэлли…

— Это хорошо, если не больно, — заключил эльф и отпустил мою рубашку, — сейчас передохнем немного и двинемся дальше.

— Хаэлли, прекрати.

— Я ничего не делаю.

— Ты ведь понимаешь, о чем я. Что такого тебе сказал этот убийца из гильдии убийц?

В зеленых глазах Хаэлли воцарилась смертельная тоска. Он оглядел меня с ног до головы еще раз, но как-то растерянно. А потом процедил:

— Ничего особенного, Ирбис.

Внезапно он поймал мою руку и осторожно прижался губами к тыльной стороне ладони.

— Я совсем забыл, ты же спасла мне жизнь, поймав эту дурацкую стрелу.

— Н-ну… — он все еще держал мою руку в своей, и пальцы начало покалывать, — ай, пусти!

— Извини, — пробормотал он, — я все время забываю, что тебе неприятно.

Отвернувшись, он занялся осмотром тела, а я уселась на вспученные, вылезшие из земли корни старого дуба. Охр, ну почему эльфы такие… странные, сложные и невероятно красивые? Тут я подумала, что, наверное, немножко влюблена в Хаэлли, причем уже давно, с того самого момента, как он встретил меня по указу барона Аугустуса. Но быть влюбленной в Хаэлли — это все равно, что быть влюбленной в… скажем, портрет прекрасного принца. Толку с такой любви будет не много. И, если уж быть до конца честной с собой, сердце мое болело по другому человеку.

***

…Гверфин проснулся оттого, что замерз, что само по себе было странно — Ирбис и этот охров красавчик-эльф не могли заснуть одновременно. Кто-то из них обязательно остался бы сторожить, а заодно последил бы за костром. В конце концов, не трудно подбросить ветку-другую, чтобы саламандры продолжали свой неистовый танец.

Другое дело, если что-то стряслось, пока он, Гверфин, спал безмятежным сном младенца. Но тогда бы — логично предположить — тогда бы его разбудили.

Маг быстро приподнялся на локте, на кончиках пальцев уже плясало готовое сорваться огненное заклинание, и… приподнялся бы, не будь крепко связан по рукам и ногам. Гверфин выругался, припоминая самые грязные ругательства, которые слышал в карьенской академии. Все стало ясным, как день: его попросту бросили, банально предали, никому не нужного, бесполезного теперь мальчишку — о-о-о, ну конечно! — теперь ведь у Ирбис есть остроухая сволочь, к чему ей маг-недоучка?