Анна Клименко - Морф

Все, что ему осталось — ждать и вспоминать. Потерянного щекастого карапуза и жену, чей облик за долгие годы стал расплывчатым и неясным. Дурака-короля, который почему-то возомнил, что, убивая близких людей, он заставит непокорного лекаря преклонить колена перед его милостью. Эльфика, появившегося у костра промозглой осенней ночью, Улли Валески, рыжего паренька с перепуганными глазами, элегантного Арниса Штойца, только что прибывшего из Карьена и презрительно осматривающего старые стены Снулле, тысячи зеленокожих воинов, которых накрыло незримое облако смерти, содрогание сферы, двух паукообразных существ, замерших в центре нарисованной Улли звезды…

Они ведь не сразу поняли, что это морфы. Это были два огромных, отвратительного вида паука. Обожженные и израненные, твари неподвижно замерли на обугленной земле, и тогда они с Арнисом, не обменявшись ни единым словечком, вдруг решили, что такую мерзость лучше уничтожить сразу. Они воспользовались талисманом Валески, ударили по иномирцам волной огня, но она почему-то не испепелила их, как ожидалось. Пауки верещали и носились по полю как два факела, а потом внезапно начали распадаться, превращаясь в облако невесомых мыльных пузырей… Так не за это ли он расплачивается все эти годы?

Шерхем невольно вздрогнул, когда заскрипел проворачиваемый в замке ключ. Горящие пауки, семенящие по неприветливой, обожженной заклинанием земле. Мда. Хороши же они были тогда, и он, и Арнис, но кто ж признает свои ошибки? Такова природа человека, и с этим ничего не поделаешь.

В приоткрывшуюся дверь бесшумно проскользнул первый морф, и Шерхем до боли прикусил губу, чтобы не заорать от ужаса. Нет, это был не паук: в темное подземелье ступила хрупкая, изящная девочка лет десяти. Прямые черные волосы волной стекали по узким плечам, по белоснежной ткани легкого платья, на талии перетянутого широким вышитым поясом. И — глаза. Исключительно эльфийские по форме, с алой, будто напитанной кровью радужкой. За ней, неторопливо шагая, порог переступил мальчик: все то же изумительной красоты лицо, черные волосы, белые одежды. Они казались… нет, они были детьми, невинными детьми, и это пугало гораздо больше, чем ядовитая слизь на волосатых паучьих лапах.

«Невинность не знает пощады», — всплыли в сознании сказанные когда-то и кем-то простые слова, и Шерхем тепло улыбнулся двум существам в белом. В общем-то, он давно был готов к этой встрече.

— Ну что, поговорим? — усмехнулся мальчик, поигрывая связкой ключей.

— Поговорим, — согласился лекарь, — отчего бы не поговорить со столь… приятными созданиями?

— Посмотри на нас, — спокойно и строго, без тени насмешки или издевки сказала девочка, — здесь мы можем принять истинную форму. Такими мы были, когда по твоей милости очутились за пределами своей жизни. Такими и остались, возвращаясь, потому что время не властно над существами извне. Надеюсь, ты готов ответить за то, что с нами сделал?

— Если вы хотите извинений, то извольте. Я прошу прощения за то, что невольно выдернул вас из вашего мира, — Шерхем спокойно смотрел в алые глаза мальчишки, — к слову, сколько вам лет?

— Авашири столько не живут, — девочка холодно улыбнулась, — и мы принимаем твои извинения, но, сам понимаешь, этого слишком мало. Тебе не понять, как это — не иметь собственной формы, а забирать ее только у тех, к кому прикасался.

— Тогда просто убейте меня, — буркнул он, — уж это вы могли сделать и раньше.

— Но этого слишком мало, человек, — строго произнес мальчик, — чересчур милосердное наказание для того, кто своей необдуманной магией… сделал из нас чудовищ.

— Вы могли и не становиться ими.

— Ты снова не понимаешь, — в звонком голосе девочки проскользнуло нетерпение, — ты в принципе не можешь понять, что натворил, потому что понятия не имеешь, кто мы. Но главное я тебе скажу. Мы — свет, и мы пребывали в свете. Ты же выдернул нас из этой прекрасной чистоты, швырнул в грязь и превратил наше существование в боль. Каждое мгновение было болью для нас в вашем проклятом мире. И теперь, когда миры вновь соприкоснулись, мы можем уйти к себе, но не уйдем, пока не отплатим тебе той же монетой.

— Свет так же безжалостен, как и невинность, — пробормотал Шерхем, уже не глядя на этих дивных существ. Ему захотелось закрыть глаза и заснуть, и спать так долго, пока все это не закончится. Но на границе сознания все же мелькала странная мысль о том, что где-то он уже слышал подобные высказывания о свете. Только вот где?

***

…Невыразимо грустно было покидать замок Штойцев, как будто, уходя, мы навсегда захлопывали дверь в тихую золотую осень, которая уже никогда не повторится. Слишком многое изменил замок. Он величественно возвышался на холме, цитадель цвета дождливого неба, и каждый из нас хотя бы по разу оглянулся, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти неприступные стены. В предрассветной дымке угадывались темные силуэты зомби, неподвижные и никому не нужные, но Хаэлли, чутьем светлого разыскавший часть орочьего талисмана, оставил шкатулку с камнем на месте, заявив, что вид зомби, вероятно, спасет замок от разграбления. Орочий талисман оказался куском шунгита грубой огранки, и мне рядом с ним становилось хорошо и тепло, как будто меня баюкал в теплых объятиях Шерхем, а вот Хаэлли — наоборот, плохо. Эльф бледнел, зеленел, над верхней губой и на лбу выступали крупные бисерины пота. Странно, что рядом со мной он ничего подобного не чувствовал, но объяснение этому нашлось простое: припрятанный под сердцем темный талисман силу свою обращал на поддержание подобия жизни в моем тщедушном теле.

Все мы получили свой урок в замке Арниса Штойца, урок чересчур болезненный, чтобы его забыть. Я совершила чудовищную ошибку, которая уже стоила жизни некроманту, и еще неизвестно, что ожидало нас впереди. Гверфин потерял и снова обрел отца, хотя я подозревала, что настоящими родителями для него навсегда останутся Штойцы, а Виаро — ну что ж, дань крови, можно и так сказать. Хаэлли… сложно догадаться, что думал и чувствовал эльф, но я была готова поклясться, что временами появлялось и исчезало на его лице расслабленное, отстраненное выражение светлой печали, чего раньше за ним никогда не водилось. Почему-то оно мелькало, когда Хаэлли обращал свой царственный взор ко мне. На Гверфина эльф смотрел совсем по-иному, с какой-то задумчивой брезгливостью и неприязнью, но дальше взглядов дело никогда не заходило, и поэтому я не могла толком понять — в самом ли деле Хаэлли недолюбливает юного мага, или мне все это только мерещится.

Вышитый талисман уверенно вел по следу Шерхема. Глаза в колбах таращились в ту же сторону, Хаэлли удовлетворенно хмыкал и раздраженно требовал идти быстрее, Гверфин то и дело огрызался, говоря, что мы и без того шагаем на пределе сил, и что не виноваты в том, что не умеем ходить по лесу так, как это умеют проделывать истинные эльфы, преступно проникшие на земли королевства Веранту.