Кэрри Гринберг - Лунные капли во флаконе

- Хорошо, благодарю вас, мистер Харви, - коротко ответила она, не поднимая взгляда.

Ее руки мелко дрожали, и она изо всех сил попыталась унять волнение. За столом о чем-то говорили - если сосредоточиться, можно было понять, что отец критикует правительство Гладстона, а Ричард говорит что-то о его успехах в Египте. Матушка как всегда безмолвно сидела на своем конце стола, лишь время от времени бросая на Амелию странные взгляды, полные одновременно испуга и сочувствия.

Девушка потянулась к стакану с лимонадом, но отдернула руку с тихим вскриком. На мгновение ей показалось, что в его стеклянных гранях отразилось лицо Элинор. Оно смотрело на нее и с хрустального графина, и даже с серебряной рукоятки вилки - все поверхности преломляли, дробили и множили ненавистное лицо. Но стоило ей моргнуть, как видение рассеялось, и Амелия с облегчением вздохнула. Она подняла глаза и поняла, что все глядят на нее, безмолвно и строго.

- Я порезалась. Тут очень острые ножи, - принялась оправдываться она, нервно оглядываясь по сторонам.

Ричард молча опустил голову и вернулся к своей тарелке, делая вид, что ничего не произошло.

- Ах, моя милая, - прошептала миссис Черрингтон, но тут же замолчала под строгим взглядом мужа.

- Гласфорс, уберите приборы мисс Черрингтон, она уже закончила с ужином, - приказал мистер Черрингтон. - И передайте, чтобы несли десерт.

Хрустальные подвески на люстре рассмеялись звонким смехом, и Амелия сжала кулаки, чтобы не закричать. Она вскочила из-за стола столь резко, что ее стул с грохотом повалился на пол, и бросилась прочь из столовой. Сегодня она так ничего и не съела. Она не ела и вчера - по крайней мере, насколько она помнила. И вообще уже не помнила вкус еды и питья, только растворенного в воде горького лауданума. Однако сейчас вовсе не голод занимал все ее мысли: Амелии хотелось исчезнуть и спрятаться от всего мира, но едва ли сейчас нашлось бы такое место, где она могла бы считать себя в безопасности.

Она готова была бежать прочь как можно дальше, но вместо этого она толкнула дверь в пустую комнату на первом этаже восточного крыла дома и сделала несколько шагов внутрь, держась за стену. Здесь ничего больше не напоминало то пепелище, что она видела во сне. Стену уже зашпаклевали и нанесли побелку, и осталось только приклеить обои - новые, персиково-розовые, в тон которым матушка подбирала гардины. И ничего уже не будет указывать на то, как давным-давно здесь горела женщина, и танцевала, охваченная пламенем, и кричала...

Заткнув уши руками, лишь бы не слышать ее криков, Амелия осела на пол.

Вот уже вечность она не могла отвести взгляда от причудливой игры язычков пламени. Огонь полыхал все жарче, и девушка механически потянулась к воротнику платья, чтобы расстегнуть верхние пуговицы. Ее лицо распалилось от огня, а тот все разгорался и разгорался. Ему уже не хватало камина, он вырвался из-за решетки и взмылся к потолку. В треске его пламени слышался отчетливый крик. Или смех? Да, это был смех, это Элинор смеялась над ней и тянула свои обожженные руки. Как птица феникс она восстала из пепла и теперь была всюду - в завывании ветра за окном, скрипе половиц в коридоре, в бушующем пламени.

Амелия так резко вскочила, что у нее потемнело в глазах, и она пошатнулась, но все равно кинулась прочь из комнаты, подальше от этих ужасных звуков.

- Куда же ты убегаешь, ma chХre amie, - шептали стены, мимо которых она бежала, спотыкаясь о подол платья. Тот с треском оторвался, и девушка едва не потеряла равновесие.

- Замолчи, замолчи, замолчи!

Амелия выбежала в холл и огляделась. Было темно - и когда только успело стемнеть? Помещение освещали две слабые газовые лампы, чьего света едва хватало, чтобы рассеять мрак и разогнать тени. Девушка остановилась возле комода, чтобы отдышаться.

- Почему ты не можешь оставить меня в покое?

- Ты ведь сама хотела, чтобы я помогла тебе, - резонно ответил призрак.

Амелия застыла и медленно огляделась. Элинор была везде. В каждой тени в углу различалась ее фигура. С подвесок на канделябрах и люстре на девушку смотрело ее лицо; внимательные темные глаза следили за ней в отблесках оконного стекла; в стеклянной вазе она узнавала не свое отражение, а усмешку Элинор Вудворт.

- Нет... нет... нет... - бормотала Амелия побелевшими губами, отступая в центр комнаты.

Куда бы она ни посмотрела, любое отражение являло ей только это ненавистное лицо. Окна, вазы, натертые медные ручки, серебряный поднос, украшения канделябров, навощенные столешницы тумб и комода, зеркало, наконец... - Амелия с ужасом смотрела, как множатся и причудливо искажаются эти образы: вместо красивых, породистых черт леди Вудворт она видела теперь странных чудовищ с бездонными черными глазами и тонкой красной полоской рта.

Она попятилась назад, пока не натолкнулась на большое зеркало, висящее в роскошной позолоченной раме напротив входа. Прежде она частенько смотрелась в него, проходя мимо, поправляла прическу и платье, примеряла шляпку или просто бросала быстрый взгляд. Теперь же оно превратилось в страшного врага, ведь вместо себя девушка видела там Элинор в ее белом платье из легкого газа и с убранными в высокий пучок темными кудрями. Она внимательно смотрела на Амелию, не отводя взгляда.

- Бедная девочка!

- Довольно! - крикнула Амелия так громко, что стекла в раме затряслись, а она сама, испугавшись своего голоса, пошатнулась и сделала шаг назад.

- Ты так хочешь избавиться от меня? - тонко очерченная бровь Элинор взлетела вверх.

Ни слова не говоря, девушка схватила высокий подсвечник, стоящий рядом на тумбе, и со всех сил ударила по зеркалу. Она сама не ожидала от себя такого сильного удара: тонкие трещины разбежались по поверхности, напоминая лапки паука, а Амелия била и била вновь, не останавливаясь, пока зеркало не покрылось сеткой черных морщин и не рассыпалось на множество мелких кусочков. Водопад зеркальных брызг осыпал ее с ног до головы, острые края ранили кожу, но Амелия не обращала внимания на кровь, в исступлении круша все, что подвернется под руку. Одним движением она смахнула с комода вазу с цветами - с ее граней над ней продолжала смеяться Элинор, теперь же пусть она замолчит! Серебряный поднос для писем полетел в груду стекла; и хотя его Амелия разбить не смогла, но топтала ногами так долго, что он погнулся, и отражение исчезло. Забытый кем-то бокал треснул под каблуком Амелии, и она наступала на него вновь и вновь, как если бы это было тело ее поверженного врага.

Девушка захохотала, кружась и топча осколки битого стекла. Она ей еще покажет! Она не позволит издеваться над собой! Голос Элинор затих, и больше не было слышно ничего, кроме хруста под ногами и ее собственного смеха, но Амелия все не унималась, пока, наконец, не опустилась без сил на пол, перебирая пальцами осколки.