Мария Барышева - Дарители

Он вытащил ее, несопротивляющуюся, из машины и понес в дом.

В Вите, наконец-то, проснулся некий интерес к происходящему, и она попыталась было осмотреться, но ничего не вышло — ее лицо было крепко прижато к плечу Шевцова, и единственной вещью, на которую Вита могла смотреть, была его черная куртка, от которой пахло табаком и сладковатым одеколоном. Она слышала голоса, слышала звуки открывающихся дверей, потом почувствовала, что они начали спускаться. Они спускались долго, и богатое воображение уже нарисовало ей некое мрачное подземелье с прикованными цепями скелетами на стенах, бурыми пятнами засохшей крови на полу, разнообразными пыточными приспособлениями и жаровней, под которой пылал огонь. Картина, конечно, была нелепой, но Вита не могла отделаться от нее до тех пор, пока Шевцов не посадил ее на что-то мягкое и не отпустил. Вита со вздохом откинулась на это что-то, оказавшееся обычным диваном, и огляделась. Она находилась в довольно просторной прямоугольной комнате без окон, с выстеленным бледно-голубой плиткой полом, низким сводчатым потолком, с которого свисала люстра в виде ажурной полусферы, и узкой дверью, сейчас плотно закрытой. Кроме дивана, нескольких стульев и небольшого шкафа в углу, никакой мебели в комнате не было. В нише противоположной к выходу стены стояла статуя — высокая, стройная женщина одной рукой откидывала с головы тяжелые складки покрывала, спускавшегося до самых пяток босых ног. Вторая рука с полусогнутыми пальцами была приглашающе протянута раскрытой ладонью вперед — женщина, пристально глядя загадочными беззрачковыми глазами, повелительно манила к себе, словно приказывая войти в некий особенный, ведомый ей одной мир, из которого нет возврата. Губы были сложены в чуть кривоватую полуулыбку, от которой Виту почему-то передернуло, и она поспешно отвернулась.

Баскакова в комнате не было. Трое мужчин, включая Шевцова, расположились на стульях, еще двое встали возле стены, словно часовые. Все глаза были устремлены на Виту, и даже уставившись в пол, она на перехлесте этих внимательных взглядов чувствовала себя очень неуютно. На несколько минут комнату заполнила абсолютная тишина, такая тяжелая и гнетущая, что Вите вдруг захотелось завизжать и разбить эту тишину вдребезги.

— Часовня для почетных погребений? — осведомилась она громко, глядя в пространство между двумя охранниками, но ее голос из-за плохой акустики прозвучал тускло и невыразительно, будто механический. Никто ничего не ответил, и выражение лиц смотревших на нее не изменилось, только в глазах Шевцова на мгновение промелькнуло что-то похожее на раздражение, да один из охранников с воспаленными глазами — тот самый, который не так давно получил в лицо хорошую порцию нашатыря — едва слышно хрустнул суставами пальцев.

Дверь отворилась, и в комнату вошли двое. Одним из них был Баскаков. Второго Вита не узнала. Его левая рука была кое-как перевязана, волосы на голове опалены, на перепачканном копотью лице виднелось несколько ожогов, словно человек явился сюда прямо с сильнейшего пожара. От него ощутимо и неприятно тянуло горелым, а френч был испещрен пятнами, в происхождении которых сомневаться не приходилось. Полной противоположностью внешнему виду человека было выражение его лица — оно так и лучилось счастьем, и, взглянув в его светлые, диковатые глаза, Вита подумала, что он сумасшедший — кроме того, сумасшедший, совсем недавно совершивший убийство.

Сидевшие поспешно вскочили, но смотреть продолжали на Виту. Посмотрел на нее и обожженный человек, и в его глазах блеснуло узнавание.

— А-а, это хорошо, очень правильно, — сипло сказал он и, качнувшись, побрел к освобожденному для него стулу.

При звуке его голоса, Вита ожила и резко выпрямилась на диване. Отчетливо, как будто это произошло несколько минут назад, возникла перед ней разгромленная «Пандора», холодный пол, навалившийся на спину мертвец, три темных силуэта в дверном проеме и пронзительный страшный крик.

Не подходи ко мне!!! Это не я!!! Я здесь не при чем… Когда он узнает, он убьет тебя, ясно?!! Не смей меня трогать! Уберите его! Уберите его!..

Шевцов продемонстрировал великолепную реакцию, ловко поймав в прыжке взметнувшееся с дивана тело. Вита бешено забилась в его руках, выкрикивая в адрес испуганно отпрянувшего Сканера такие изощренно-красочные ругательства, что один из охранников присвистнул с явственным восхищением и сожалеюще шепнул коллеге, что надо было прихватить с собой записную книжку.

Шевцов с размаху усадил Виту на диван, больно ткнул пистолетом ей в подбородок и, приблизив лицо, усеянное бисеринками ее слюны, негромко, но выразительно сказал:

— Не делай так больше. Усекла?

Вита сузила глаза, но, тяжело дыша, замолчала. Сканер, прижимая здоровую руку к груди, повернулся к Баскакову.

— Витя, позволь мне… — он шагнул вперед почти решительно, с ненавистью глядя на видневшееся из-за широкой спины Шевцова лицо Виты, скалившей зубы, точно взбешенная кошка. — Из-за тебя он избил меня… хотел убить… Это ты отдала ему письма… рассказала все… и Яну… мою Яну… из-за тебя… Не отпускай ее… я сейчас…

Но Шевцов тут же выпрямился и отошел к стене, глядя на Сканера с таким же раздражением, с каким прежде смотрел на Виту. Сканер же резко развернулся на полпути, подошел к стулу и сел, поглядывая на Виту, которая, морщась, потирала подбородок. Она же, не отрывая глаз смотрела на дверь, из-за которой доносились приближающиеся шаги.

Вскоре дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении охранников ввалились Слава и Андрей — буквально ввалились, услужливо подтолкнутые сопровождавшими. Левый глаз Славы почернел и закрылся, скула была разодрана, рубашка висела клочьями, и в общем вид он имел весьма плачевный, но шел сам, ровно, глядя перед собой с досадой грубо оторванного от дум отшельника. Он поддерживал Андрея, который шатался, как пьяный, и его опущенная голова вяло моталась из стороны в сторону. От левого виска до шеи протянулась широкая полоса засохшей крови, а руки в отличие от Славиных, были скованы за спиной наручниками.

Вита снова вскочила, но на этот раз Шевцов не стал ее останавливать. Никто не заметил его удивленного взгляда. Он отправлял сюда Схимника совсем не в таком состоянии и не похоже было, чтобы он прикидывался. А ведь Шевцов запретил его бить — особо это отметил. Получается, Баскаков отдал приказ в обход него и позвонить на дачу он мог только в единственный промежуток времени — когда находился в палате дочери. Шевцов не питал к Схимнику никаких теплых чувств, разве что уважал за профессионализм и справедливость, да еще за то, что, по слухам, он грохнул-таки психованного Ляха. Более того, в свое время Шевцов даже порадовался предательству Схимника, повысившему Сергеева и его самого, хоть и был удивлен. Но Шевцов был бойцом старой закалки, и то, что здесь происходило, начинало ему не нравиться. Это было неправильно.