Ли Майерс - BRONZA

В размеренное журчание воды вплелись новые звуки. Шелест тростника и тревожное постукивание зеленых стеблей бамбука, раскачивающихся на ветру.

– Думаю, ты уже знаешь…

Тигриные глаза светились затаенной злобой.

– Он не прожил эту жизнь в счастливом неведении, как ты того хотел. Кайя помешал ему…

Взглядом, пригнув макушки бамбука к земле, Бьякко соорудил себе высокое, пружинистое ложе.

С ладони Сэйрю в воду упала крошка. Подувший ветер всколыхнул изумрудные пряди его волос, устилая все вокруг розовым снегом. Лепестки сакуры, похожие на маленькие сердечки, падали в траву, погружались в воду и медленно тонули в ней, как и его надежды.

– Вернулся…

Вздох его был печален, но взгляд Дракона остался холоден и неподвижен.

– Да, вернулся, но Кайя забрал себе его Силу. Теперь он стал гораздо сильней… Что ты собираешься делать… с этим?

– С Кайей? Ничего…

– Я спрашивал не о нем…

В воду упала еще одна крошка.

– Хорошо. Верни ему Оковы, сотри память о случившемся и найди безопасное убежище. Без ауры Силы – Кайе понадобится лет сто, а то и больше, чтобы отыскать брата. А он пусть отдохнет…

Сэйрю, наконец, повернул голову, чтобы увидеть плотоядный взгляд тигра, с каким тот выпускал и прятал когти, словно готовился к прыжку. От ядовито-желтого взгляда Дракона стебли бамбука резко распрямились, подбросив Бьякко высоко вверх. Перекувырнувшись в воздухе, Тигр приземлился на все четыре лапы.

«Ох, уж мне эти кошачьи…» – слегка нахмурился Сэйрю.

– Нет, подожди! Сотри все! – остановил он собирающегося уйти брата.

– Ты уверен, что поступаешь правильно…? – посмотрев с сомнением, перестал весело усмехаться Бьякко.

– Не пререкайся, ступай!

С мальчиком на руках вернувшись обратно к машине, мужчина осторожно пристроил его на заднем сиденье, после завел мотор и поспешил в город. Они уже свернули на улицу, ведущую к госпиталю, где он работал, когда мальчик, неожиданно очнувшись, громко застонал и сел. Рывком приткнув машину к тротуару, мужчина перебрался на заднее сиденье, взял его за руку, нащупал на запястье пульс.

– Больно? Где болит? – встревоженно спросил он.

Мальчик неловко выдернул у него свою руку.

– Нигде не болит… Со мной все в порядке, – произнес он с какой-то уставшей безнадежностью. – Я полежу немного… – опять улегся на сиденье, закрыл глаза и затих.

Оставив пострадавшего в умелых руках своего друга – хирурга госпиталя, он поспешил к жене. Она была слаба, ей требовалось его внимание, но, крепко расцеловав ее и сына (маленький сверток в голубом конверте) и пообещав заглянуть позже, он вернулся в отделение хирургии.

– Ты уверен, что не выпил на радостях, Дитрих? Уверен, что сбил его? Он действительно перелетел через твою машину?! – забросал его вопросами хирург, закрывая за ними дверь в палату. Снял пенсне и стал протирать чистые стекла, что всегда было у него признаком сомнений.

Нахмурившись в ответ, он удивился:

– К чему такие вопросы? Ты не веришь моим словам?

– Верю, но если все, как ты говоришь, то должно было произойти чудо. Понимаешь?

– Какое чудо? О чем ты? Насколько сильно пострадал этот ребенок?

– Не знаю, но у мальчика, должно быть, дюжина ангелов-хранителей! Если не считать той царапины… – хирург кивнул на забинтованный лоб спящего, – то наш пациент абсолютно здоров! Ни переломов, ни ушибов, даже ссадин нет!

– Не может быть!

Недоверчиво посмотрев на него, он шагнул к кровати, откинул одеяло, профессионально ощупал и осмотрел больного. Бегло пролистал анамнез.

– Боже мой, Дитрих! Тебе понадобилось самому убедиться в этом?! – воскликнул его друг с обидой.

– Извини! Наверное, ты прав… Наверное, мне только показалось… Сегодня такой странный день…

Он укрыл мальчика одеялом. Отошел от постели больного, больше не настаивая на своей версии происшествия, чтобы не подвергать свои слова дальнейшему скептицизму друга. Но вряд ли собственные глаза обманули его. Как врач, он точно знал, что держал на руках мертвое тело. Смерть никогда не лжет. А после мальчик… или, может быть, кто-то другой… воскрес. Но вот воля ли на то Божья – теперь уже Дитрих сомневался.

– Это уж точно, – словно в подтверждение его мыслей, раздался голос друга, – сегодня странный день!

Хирург водрузил пенсне на нос, отчего взгляд его стал по-птичьи пронзительно-цепким. Как у ворона.

– Наш пациент, как я уже сказал… здоров. Физически. Но есть небольшое «но», – он внимательно вгляделся в застывшее, с отсутствием каких-либо эмоций лицо спящего. – У мальчика обширная амнезия, он ничего о себе не помнит. Конечно, мы подержим его несколько дней, понаблюдаем… Но ты же понимаешь – это не наш профиль. Придется подыскать какую-нибудь богадельню, где согласятся приглядывать за ним…

– Я все понял, – перебил его Дитрих, – пойду звонить отцу! Он не откажется поместить его к себе в клинику. Ведь это моя вина!

Берлин, 1943 год. Роза и Крест

Сонный покой частной психиатрической клиники в предместье Берлина ранним утром нарушили «черные рыцари» рейхсляйтера Гиммлера. Небольшой мобильный отряд эсэсовских штурмовиков прибыл сюда по личному распоряжению своего патрона.

Старший офицер стоял у окна в кабинете главврача, держал в руке бутон розы и, вдыхая аромат белых лепестков, с брезгливо-скучающим выражением на красивом лице ждал, когда тот ознакомится с приказом.

– Но, позвольте… э, милейший? – воззрился на него профессор. Сугубо штатский, он путался в военных чинах, поэтому (не зная, как правильно обратиться к офицеру) позволил себе, по-стариковски, именно такое обращение к молодому человеку. – Здесь же не сумасшедший дом! – высказал он свое мнение. – Здесь лежат люди с разными отклонениями и расстройствами, но они далеко не психи! И мы делаем все возможное, чтобы вернуть их в общество, к полноценной жизни! – еще помня о врачебной этике, попытался отстоять свою точку зрения старый врач.

Эсэсовец слегка повернул голову, покосился с холодным презрением, и профессор почему-то начал заикаться.