Ли Майерс - BRONZA

Задержавшись возле кровати, задумчиво размышлял, то ли уже уйти, то ли все-таки разбудить Марка. Он соскучился по его дерзкому взгляду, неосторожным словам, глупым поступкам. Хотелось услышать как всегда сердито ворчащий, чем-нибудь недовольный голос. И уже потянулся рукой, но лишь провел большим пальцем по нижней губе. «Поспи еще немного, я подожду…»

Марк причмокнул, и он снова улыбнулся. Даже на этом некрасивом лице нашлось что-то достойное внимания. Губы. Пухлые, четко очерченные, с ямочками в уголках рта. Не удержавшись, Оуэн поцеловал их. Они были мягкими, по-сонному податливыми и сладкими. По телу пробежала приятная волна. Согревшись желанием, быстрее потекла кровь. Услышав нетерпеливый стук собственного сердца, он склонился к Марку, целуя по-настоящему. Языком, требуя ответа на свой поцелуй.

Недовольно нахмурив брови, спящий заворочался во сне. Оуэн резко выпрямился. Брат, единственный, любимый, рядом, а он даже не может прикоснуться к нему, чтобы тот не вздрогнул от отвращения. Печаль, изморозью по стеклу, отразилась на его застывшем лице, но ранимым оно оставалось недолго. «Ты заплатишь мне за то, что сделал с ним… С нами обоими…» В глубине глаз Оуэна, разгораясь, затлели красные угли его непреходящей ненависти. Но прежде чем уйти, насильно он все-таки поцеловал Марка. Плотнее задвинул шторы на окне, погасил свет и покинул спальню, оставив брата одного, отсыпаться.

Дворецкий вошел в кабинет, поставил поднос на стол. На фарфоровом блюде рулетики из осетрины и форели в листьях салата. Кубики брынзы с паприкой. Большие греческие маслины без косточек. Дольки авокадо, политые соком лимона. Стружкой нарезанный сливочный сыр и подсушенный до золотистой корочки хрустящий хлеб. Бутылка белого вина и один бокал. Все для разнообразия вкусовых ощущений. Все для хозяина.

Оуэн курил у окна. Смотрел в низкое хмурое небо, затянутое серыми облаками и тоже хмурился. Дворецкий огорчился. Он уже давно привык к резким сменам настроения своего господина, но сегодня, впервые за многие годы, тот по-настоящему чему-то радовался. Еще пятнадцать минут назад он улыбался, а когда говорил о мальчике, в его голосе звучала искренняя теплота.

– Позволите спросить… – обратился он к хозяину.

Оуэн кивнул.

– Этот мальчик… Ваш гость… Что приготовить для него… на обед?

Присев на краешек письменного стола и выбирая себе рулетик, Оуэн попытался вспомнить, что же, кроме сладостей, любит Марк. Вопрос слуги заставил его задуматься. Наконец, он пожал плечами.

– Не знаю, Оли… он – сладкоежка. Придумай что-нибудь сам, но что-нибудь особенное. Порадуем нашего гостя!

Наливая в бокал вина, он перестал хмуриться.

– Неужели хозяин вздумал пригласить на Рождество целую кучу ребятишек? – озадачился вопросом повар, выслушав распоряжения дворецкого.

Потому что те, кто обычно собирались в особняке на праздник, играли в бильярд, курили сигары и пили «Курвуазье». И они уж точно не были сладкоежками.

– У господина юный гость! Он хочет доставить ему удовольствие! – ответил дворецкий таким тоном, что задавать еще вопросы отпала охота.

Переглянувшись с садовником, коротавшим время до обеда на кухне, повар показал удаляющейся спине дворецкого один неприличный жест, понятный любому итальянцу и объясняющий наглядно, куда бы он послал дворецкого с его лошадиным лицом, если бы тот спросил.

«Наверное… – задумался повар, занявшись приготовлением теста для бисквитов, – нынче в Рождество все будет по-другому…»

По обыкновению, особняк пустовал весь год. Они с садовником жили здесь одни в небольшом флигеле, неподалеку. Выполняя помимо всего прочего функции сторожей: дважды в день обходили дом дозором, проверяя, все ли в порядке, не разбилось ли где окно. Внутрь не заходили, мрачный – тот производил неприятное впечатление.

За неделю-полторы до Рождества, как это было принято уже много лет, здесь появлялся дворецкий с небольшим штатом временно нанятой прислуги. И особняк на время становился многолюдным. Прислуга снимала чехлы с мебели, зеркал и скульптур. Чистила ковры, хрустальные люстры, медные ручки. Натирала до блеска полы. Мыла окна. Перестирывала постельное белье и готовила комнаты наверху. На это уходило несколько дней.

Следом за дворецким в особняке появлялись четверо молодых людей. Приятных, милых, неуловимо похожих друг на друга одинаково вежливой манерой вести себя. По их сосредоточенному виду было ясно, что они чем-то очень заняты, но в чем именно заключались их обязанности, никто не знал. К тому же они постоянно куда-то пропадали то поодиночке, то все сразу…

Накануне праздника начинали съезжаться гости. Не отходя от плиты, он готовил для них завтраки, обеды, ужины и снова завтраки и обеды. В гостиной в камин укладывали хорошо просмоленное бревно, устанавливали вертел. На нем будет жариться рождественская кабанья туша. И только ближе к вечеру, наконец-то, приезжал сам хозяин. Получив жалованье вперед и трехнедельный отпуск, как было заведено, они с садовником покидали поместье вслед за дворецким. Вернувшись обратно в середине января, заставали здесь привычное безлюдье и заброшенность.

«А в этом году, нá тебе… не успела прибраться прислуга – заявился хозяин, да не один!» – повар осуждающе покачал головой. Нарушение заведенного порядка ему, суеверному, показалось дурным предзнаменованием. Поставив форму с тестом в духовку, смахнул с толстого, с глубокой ямочкой, подбородка муку.

– Ты это видел? – повернулся он к садовнику.

– Ага…

– Я-то думал, наш хозяин – австриец там какой или швед.

– Ага, я тоже думал…

– Ну, богач… понятно… аристократ! А он, погляди… Вон кто!

– Ага, и я об этом…

– Немец! Эсэсовец!!

– Ага, подштанники святого Януария! Ну, что тут скажешь! – кивнул садовник и, подмигнув, предложил окропить эту новость.

Покосившись на дверь, не вернется ли дворецкий, повар налил обоим французского мятного ликера. До этого дня ему ни разу не приходилось видеть хозяина в военной форме. Да чтоб в такой форме!

Неожиданное открытие поставило его перед дилеммой: то ли признать существующий факт, то ли отказаться от места в знак своего несогласия с политикой Германии. К политике Дуче, впрочем, повар относился тоже без особого энтузиазма.

– Да-а… – протянул он с сомнением, взбивая венчиком шоколадный крем.

– Вот и я об этом… – откликнулся садовник, протягивая руку за бутылкой шартреза. – Хозяин – да пусть он будет хоть сам черт! Жалованье хорошее! Работа – не бей лежачего! Опять же, над ухом никто не зудит! Стоит ли нос-то задирать?

Житейская философия приятеля подействовала на повара успокаивающе. Он отмел в сторону все свои сомнения, занявшись любимым делом. Колдовать у плиты.

– Просыпайся, Марк! Про-сы-пай-ся!

Читать дальше