Ли Майерс - BRONZA

Кажется, Генрих не верил в серьезность его намерений. А он, готовый на что угодно, лишь бы остаться с ним, решительно кивнул в ответ. Попросив счет, Генрих закурил, снова о чем-то задумавшись. Он понял, что сейчас тот решает его судьбу.

– Хорошо. Мне как раз понадобился новый мальчик на побегушках, – согласился Генрих. – Но учти… – сузил он глаза, – я беру тебя с собой во взрослую жизнь, и там нет места глупенькой фройляйн, которую поимели один раз, а она уже решила, что ее берут замуж. Понятно?

Генрих положил деньги на стол и пошел одеваться. Из его слов Герхард уяснил лишь одно – его больше не прогонят! И радостно кинулся помогать ему.

– Попробуешь надоедать мне своим нытьем, и с тобой произойдет то же, что с прежним адъютантом, – снисходительно принимая его помощь, заметил Генрих. – Этого зануду я просто съел! – весело сообщил он на его вопросительный взгляд.

Они вышли на улицу. Открыв перед ним дверцу своего «майбаха», приглашая в машину, Генрих вдруг спросил:

– Ты выглядишь слишком взволнованным. Не вздумай свалиться в обморок! Я остановился в гостинице, завтра уезжаю… У меня нет горничной приводить тебя в чувство.

Нескрываемая ирония его слов подействовала на Герхарда, как обжигающе ледяной душ. Млеющий от волнения, что они сейчас поедут к нему в гостиницу, поднимутся в номер, он сразу же пришел в себя. И покраснел. О, Генрих словно прочитал его мысли.

– Ты так и не выучил урок… мальчик. Опять торопишься… Скажи, стоит ли мне наказать тебя?

Не раздумывая, Герхард кивнул головой, отвечая на этот вопрос.

– Если не хочешь, чтобы на твои крики сбежалась прислуга, посмотреть на заслуженное тобой наказание, открой рот! – приказал Генрих и затолкал ему в рот салфетку.

Устроив допрос с пристрастием, Генрих вырвал у него имена всех, с кем он встречался за это время. И за каждого, даже с кем просто целовался, Герхард получил ощутимый удар хлыстом по мягкому месту. В покорной позе животного, вздрагивая от каждого удара, он жевал салфетку, проливая слезы заслуженного унижения.

– Маленькая шлюшка. Посмотришь еще хоть раз в другую сторону, и я оторву тебе голову! – пообещал ему Генрих.

Он взял его грубо. Не интересуясь его желанием или нежеланием. Он сделал ему больно. Но причиняемая боль, смешиваясь с собственным раскаянием и сожалением, неожиданно превратилась для Герхарда в незабываемое наслаждение. Принимая от Генриха все, что тот давал ему и, отдавая всего себя без остатка, в конце он уже бился в пароксизме нескончаемого экстаза, почти теряя сознание. А после плакал долго и искренне, но Генриху не пришлось увидеть его настоящих слез, тот принимал в это время душ.

У его божества появилась новая привычка – курить в постели. Подложив под спину подушки, Генрих задумчиво стряхивал пепел в пепельницу, что держал у себя на животе, а он ластился к нему провинившейся собачонкой. Целуя его руку. Запястье. Прохладную ладонь. Покусывая и облизывая каждый палец.

– Какой жадный мальчик, – рассмеявшись, Генрих отобрал у него свою руку. – Вижу, тебе понравилось наказание. Не повторить ли мне экзекуцию? – спросил он и вдруг схватил Герхарда за волосы, запрокинул голову с такой силой, что захрустели шейные позвонки. Заглянул в глаза. В самую глубину сердца.

– Запомни, ты принадлежишь мне! Я тебе – нет!

О, он хорошо выучил этот урок! Может, поэтому они до сих пор вместе. Он всегда чувствовал, когда в жизни Генриха появлялся кто-то другой, но терпеливо ждал, не смея упрекнуть даже взглядом. И Генрих возвращался. Всегда возвращался…

Стоило негромко хлопнуть двери, и сердце тут же откликнулось испуганным «ту-дум». Марк проснулся. Хотел снова рявкнуть свое гневное «Убирайся!», но на этот раз они были в комнате не одни, а хамить Оуэну в присутствии постороннего он постеснялся.

Высокий чопорный старик в темном костюме-тройке. Белоснежный, жестко накрахмаленный воротничок подпирает острый подбородок. На руках белые перчатки. И выражение невозмутимого спокойствия на худом лице. Поймав его взгляд, старик в ответ поклонился с таким глубоким почтением, что брови Марка удивленно поползли вверх. Можно подумать, он не валялся тут в постели, привязанный за руки к спинке кровати, а сидел на троне с короной на голове.

– Он – англичанин! – рассмеялся его недоумению Оуэн. – Позволь, я представлю тебе моего дворецкого. Это…

– Берримор, что ли? – буркнул Марк, вспомнив «Собаку Баскервилей» сэра Конан Дойла.

– Нет, Оливер. Но раз ты шутишь… – Оуэн присел на кровать, – значит, больше не сердишься на меня?

Марк возмущенно подпрыгнул.

– Не сержусь?! Да я ненавижу тебя! Понятно? Ненавижу! – он сжал кулаки. – Вот только развяжешь… Убью!

Дворецкий со вздохом возвел глаза к потолку. «Негодный ребенок! Для такого и розги не жалко… А на месте хозяина… не пожалел бы и две…» – он сделал вид, что ничего не слышал.

– Кстати, насчет связанных рук… – весело заметил Оуэн. Его позабавили угрозы брата. – Сейчас Оли поможет мне развязать тебя, и мы пойдем ужинать. Мой повар просто из кожи вон лез, чтобы приготовить для тебя нечто восхитительное… Надеюсь, от десерта ты не откажешься? – спросил он с улыбкой.

При слове «десерт» Марк проглотил голодную слюну, но заметив эту хитрую, прямо таки дьявольскую улыбочку на его лице, подозрительно сощурился.

– Я могу поесть и здесь… – начал он.

– А я предпочитаю ужинать за столом! – отрезал Оуэн.

«Он предпочитает… Тоже мне, фон-барон какой выискался… Они, видите ли, предпочитают…» – ворчал про себя Марк, пока его развязывали.

– А в туалет я могу сходить… или на этот счет ты тоже что-то предпочитаешь? – глянул он с вызовом, растирая покрасневшие от веревок запястья.

Ласковое выражение, тут же появившееся на лице Оуэна, пока ни о чем ему не говорило.

– Разумеется, ты можешь сходить в туалет, – разрешил тот. Мягко качнувшись в его сторону, взял за руку. – Я провожу тебя.

– Вместе с тобой?! В ванную! Да ни за что! – Марк выдернул руку.

– Почему? – невинно полюбопытствовал Оуэн.

– Ты будешь подглядывать! – брякнул Марк первое, что пришло ему в голову.

Оуэн весело расхохотался.

– О, сколько церемонностей! Хорошо, пойдешь с ним, – кивнул в сторону дворецкого. – Ему можно подглядывать, он – слуга!

Подозрительно щурясь теперь уже на дворецкого, Марк медлил на пороге. Не выдержав, Оуэн слегка пнул его коленом под зад.

– Иди уже. А то описаешься!

Надув от возмущения щеки, Марк исчез за дверью. Оуэн повернулся к слуге, глаза его искрились смешинками.