Ли Майерс - BRONZA

Подняв широкий воротник шубы, Генрих прятал нос в серебристый лисий мех, постукивая тростью по камню. В нем чувствовалось какое-то нетерпение. Не удержавшись, Герхард все-таки высказал ему свою обиду. Покосившись на него с холодной усмешкой, тот сказал, что боль является своего рода воздаянием за любовь. За то, что она выбрала именно тебя – не другого, наполнив смыслом твое существование… И пообещал ночью доказать это. Слова Генриха окутали его сердце сладким смятением нескромных желаний, готовый уже сейчас упасть в его объятия, он томно прикрыл глаза. Возле них, сверкнув хромированными спицами колес, резко притормозил белый Mercedes-Benz.

– А вот и карета… для меня!

Кивнув на прощание, Генрих стал спускаться по ступеням. Распахнулась дверца автомобиля, в салоне вспыхнул свет. Мельком Герхард увидел даму, закутанную в белые меха. Лицо незнакомки скрывала лиловая вуаль.

– Ты опаздываешь! – недовольно попрекнул ее Генрих, усаживаясь рядом на сиденье, обтянутое пурпурной кожей.

Женщина в ответ рассмеялась с чувственной хрипотцой, от которой у Герхарда вдоль позвоночника пробежала странная дрожь.

– Ты мне не поверишь, где…

– Поверю! Не томи!

Дверца захлопнулась, оборвав разговор.

Он так и не узнал, чему же так сильно хотел поверить Генрих. С растерянностью смотрел он вслед удаляющемуся автомобилю, не понимая, как тот мог поступить с ним столь жестоко. Уехал, бросив одного, ничего не объяснив. Всю дорогу домой, не слушая, что говорит ему шофер, прижимаясь горящей от унизительного стыда щекой к холодному стеклу, искал он оправдания поступку Генриха. Для него сейчас сгодилось бы любое, лишь бы не чувствовать себя таким брошенным.

Не забыв про «воздаяние», у себя в спальне он ждал его прихода с особым волнением, но заснул, так и не дождавшись. Тот пришел глубокой ночью. Бесцеремонно разбудил, включив свет. Шумно плюхнулся на кровать. Рассмеялся. Без фрака, рубашка на груди перепачкана чем-то красным. Расстегнутые манжеты, свисая, красиво оголяют запястья. Заметив в его руке бутылку любимого отцовского «Принца Периньяка», Герхард удивился.

– Ты хочешь выпить? – спросил он, приподнявшись на локте.

– Нет, меня мучает жажда… – ответил Генрих, посмотрев на него долгим-долгим взглядом. Глаза его казались пугающе странными. Вокруг сузившихся зрачков то и дело вспыхивали багровые искорки. – Я хотел бы выпить тебя… до последней капли… – произнес он задумчиво.

Герхард проглотил слюну.

– Это комплимент, да? Ты так сильно хочешь меня?!

– Не тебя… Твоей крови… В это время я всегда хочу крови…

Неожиданно Генрих рванул на нем пижаму, провел ногтями по голой груди. Тут же, отозвавшись ноющей болью, быстро набухая кровью, на коже обозначились четыре длинных пореза. Не заметив в его руках ничего похожего на лезвие, Герхард испуганно вздрогнул. И вскрикнул от новой боли. Пролитое на грудь спиртное обожгло раны.

– Не надо, не кричи… Не дразни меня… – зажав ему ладонью рот, Генрих вдавил его головой в подушку. – Я могу забыться и сделать тебе по-настоящему больно…

Заставив вздрогнуть от боли снова, провел ногтями по голому животу Герхарда. Продолжая оставлять на нем все новые и новые порезы, слизывал кровь с его кожи, запивая коньяком прямо из горлышка. А он еле сдерживал крик, чувствуя, как в Генрихе просыпается что-то темное, страшное.

Это «что-то», проснувшись, пока еще лениво потягивалось и зевало, игриво выпуская и пряча когти. Но как долго Генрих сможет контролировать себя – балансируя между добром и злом в своей душе, Герхард не знал. И захлестывающий его волнами неподдельный страх заставлял сердце биться часто и неровно.

Склонившись к нему, Генрих поцеловал его, и он ощутил на его губах металлический привкус собственной крови. В этом было что-то запредельное. Невозможное. Недозволенное. Он невольно застонал, и голодный зверь тут же подмял его под себя. Ему был преподан еще один урок. Узнать, что его божество многолико, как и его любовь. Наслаждение, что Генрих дарил ему, было пронзительным и таким острым, что каждый следующий миг, каждый следующий вздох казался последним. Той ночью он впервые плакал от счастья.

Утром его разбудил стук в дверь, и встревоженный голос матери, спрашивающей, не заболело ли ее драгоценное чадо. Пообещав спуститься к завтраку через десять минут, Герхард прошел в ванную. Немного постоял перед зеркалом, разглядывая себя. На теле не было никаких ран, и уже с трудом верилось, действительно ли ночью Генрих слизывал кровь с его кожи. Такое могло пригрезиться лишь в бредовом сне.

За завтраком, жалуясь на мужа, который слишком легкомысленно отнесся к известию, что в имении появились волки, баронесса между делом сообщила сыну, что Генрих уехал.

– За ним прислали машину. А через час явился очень приятный молодой человек и забрал вещи твоего друга.

Оглушенный известием, Герхард бесцельно ковырялся вилкой в тарелке, почти не слушая мать. Баронесса тем временем сетовала на прислугу: горничную и сына садовника, сбежавших этой ночью.

– Какая ветреная девица! Так спешила к своему любовнику, что оставила все свои вещи! – негодовала она, капризно надувая ярко-накрашенные губы. И пообещала сурово наказать неблагодарных слуг, конечно, если полиция отыщет глупых детей и вернет их домой.

– Машина… она была белая? – спросил он напряженно.

Баронесса в недоумении приподняла выщипанные, тонко подведенные брови.

– Нет, черная. Да, что случилось, Герхард? На тебе лица нет! У тебя что-нибудь болит? – встревожилась она. – Пойди, приляг, дорогой, я принесу тебе теплого молока с печеньем!

Внезапно он испытал жгучее чувство неприязни к женщине, обожавшей его. Но у него хватило выдержки допить кофе, встать из-за стола, чмокнуть мать в щечку и спокойно закрыть за собой дверь в столовую. А после, сбивая прислугу с ног, броситься к себе в комнату, упасть на кровать и разрыдаться.

С детства привыкший получать все, что захочет, уже считавший Генриха своей собственностью, он не мог поверить, что все оказалось не так. В этот раз, ничего не выпрашивая своими слезами, плакал искренне и долго, а наплакавшись, уснул. Засыпая, ухватился за зеленый хвост надежды. Все образуется… Они увидятся в школе… Скоро… Снова… Это недоразумение… Все разъяснится… Обязательно…

Но в школе их отношения изменились. Они больше не были любовниками. Просто учитель и ученик. Генрих перестал замечать его. И все чаще пропадал куда-то. Его уроки, к всеобщему разочарованию класса, все чаще вели другие преподаватели. Даже когда Герхард стучался в дверь его комнаты, зная, что тот у себя… его не приглашали войти.

Где-то в середине марта он рискнул войти к нему без разрешения. Генрих укладывал вещи в дорожный чемодан. Остальное уже было упаковано в коробки.

Читать дальше