Сергей Дубянский - Кирилл и Ян (сборник)

– А ангелы?.. – крикнул вслед Петрович, – вы ж ангелы, да?..

– Ангелы, ангелы, – весело толкая друг друга, студенты скрылись за углом.

– Ангелы должны быть, – сказал Петрович уверенно, – а иначе как?.. – и пошатываясь, двинулся к подъезду.

Хорошо, что жил он на втором этаже – подняться выше сил ему б могло не хватить. Держась за косяк, он позвонил в дверь, и та распахнулась.

– Опять, ирод!.. – увидев мужа, Люба всплеснула руками, – да когда ж это кончится!..

Она втянула мужа в квартиру. Петрович облегчённо привалился к стене, но зная, что сначала надо разуться, попытался наклониться; правда, догадливая жена опередила его.

– Только не падай! – присев на корточки, она расстегнула туфли и помогла извлечь из них ноги. Возложив на плечо бессильную руку, довела мужа до дивана, – ложись, горе моё.

Петрович покорно повалился на бок и поджал ноги. Всё, он дома, и никто ему не страшен, ни милиция, ни новый директор, ни Бог в своём голубом небе; блаженно вздохнул и закрыл глаза, а Люба опустилась в кресло напротив и заплакала.

Подобные сцены повторялись с завидной регулярностью, словно поставленные по одному сценарию. Люба догадывалась, что ничего нового уже не будет – никакого хэппи-энда, и сама не могла понять, что же удерживает её здесь. Ведь запросто можно всё бросить и уехать, например, в Волгоград, куда дочь звала её уже целый год; еще там ждёт внучка Лизонька, а она тут… Люба смотрела на спящего мужа и не могла сформулировать, чем же она здесь занимается.

Один раз она всё-таки была в Волгограде, и явственно представив вид на Волгу, открывавшийся из окна; комнату, в которой может в любой момент поселиться, Люба успокоилась. Перестав плакать, она печально подумала – …он же совсем тут пропадёт… Она даже мысленно давно не произносила «я люблю его», хотя, скорее всего, так оно и было, не поддаваясь никакому разумному объяснению.

…Если вдуматься, разве такое можно любить?.. Люба снова вздохнула, и чтобы не отвечать на риторический вопрос, отправилась на кухню. Она знала, что скоро муж проснётся и его надо накормить, налить сто грамм (не больше!), и тогда он обнимет её, поцелует, скажет, что она самая лучшая на свете… Ну, разве можно уехать от всего этого?..

Петрович открыл глаза, когда уже стемнело. За стенкой тихонько бубнил телевизор, а за окном шептали свою колыбельную тополя, рождая благодатный покой, когда не хочется даже шевелиться – достаточно, то открывать глаза, чтоб не потеряться в пространстве, то снова закрывать их, обретая необъяснимое состояние лёгкости и какого-то кружения. Петрович облизнул губы и сразу понял, что сделал это зря – сразу во рту появилась противная сухость и горечь, напоминавшая о нездоровой печени. Состояние неуёмного блаженства исчезло, зато вернулась дрожь в руках и тяжесть в голове.

– Люб! – позвал он и прислушался к приближающимся шагам, – любовь моя, где ты?..

– Ну что, ирод? – Люба остановилась на пороге и улыбнулась тому, что муж всё-таки жив. Она каждый раз боялась, что тот заснёт и в угаре не заметит, как остановится сердце. Может, она б и не думала об этом, но доносившееся каждый день из-за соседской стенки «чтоб ты сдох, окаянный!..» невольно заставляло примеривать ситуацию к себе. Нет, она никогда не желала Петровичу смерти.

…Лучше мы умрём вместе, в один день. Дети большие, у них всё равно своя жизнь…Только, вот, ей было всегда очень жаль Лизоньку…

– Ну, прости, – Петрович неуверенно протянул руки, – оно как-то само получилось.

– Оно у тебя всегда само получается, – Люба вздохнула, – есть будешь?

– А сто грамм найдётся? Муторно на душе, – Петрович беспомощно улыбнулся.

– Идём, ирод. Тебе б только сто грамм.

Люба уже гремела тарелками, когда Петрович только выбрался в коридор. Огляделся, словно вспоминая, где находится кухня, и, вроде, не связанные между собой детали соединились в его сознании – он увидел у двери полное мусорное ведро и Любину сумочку, лежавшую на трюмо. Дальше всё происходило помимо его воли. Мгновенно расстегнув замок, Петрович выхватил из кошелька трояк и сунул в карман. А больше ему и не надо – ему б только на «четвёрочку»!..

– Люб! – крикнул он, – я пока мусор вынесу!

– Чего это, на ночь глядя? – жена удивлённо появилась из кухни, – пойдёшь на работу…

– Воняет, – сходу ответил Петрович, удивляясь собственной находчивости.

– Я что-то не чувствую, – Люба пожала плечами, – ну, вынеси, если хочешь. Только не долго – я уже грею.

– Пять минут! – Петрович подхватил ведро и выскочил за дверь, пока жена не передумала.

Конечно, дойти до магазина было не пять минут …Минут десять, – прикинул он, – ещё десять – купить, минуту выпить… а эту дрянь куда? – он взглянул на ведро, – не с ним же идти?..

Замаскировав ведро в кустах, Петрович торопливо, насколько позволяла координация, направился в арку, через которую лежал путь к гастроному. С улицы доносился гул машин, где-то за спиной повизгивала собака, а в беседке громко смеялись парни и девчонки, у которых уже всё было припасено и не требовалось никуда спешить. И вдруг среди этого привычного набора звуков Петровичу послышался голос – такой отчётливый, словно раздавался над самым ухом.

– Неправильной дорогой идёшь. Вернись.

Петрович оглянулся, но никого не увидел. А впереди чернел проём арки, за которым призывно светились огромные аппетитные витрины, и было даже видно, что в штучный отдел нет никакой очереди!..

Петрович шагнул в темноту.

– Вернись! Погибнешь!

Он испуганно замер, и в этот момент сверху сорвался, то ли кирпич, то ли кусок штукатурки – Петрович не разобрал, что это было, но упало оно прямо перед ним, разлетевшись тысячей колючих брызг.

С такой скоростью Петрович не трезвел даже в вытрезвителе, когда однажды менты окунули его в ледяную ванну. Он смотрел на холмик, возникший на пути, и думал, что в следующую секунду должен был оказаться именно в этом месте.

– Ангел… – прошептал Петрович, озираясь по сторонам.

– Не ради тебя стараюсь, – ответил тот же голос, – ради жены твоей. Она б очень расстроилась, а я не могу этого допустить. Я всю жизнь тебя ради нее спасаю, но если ты не прекратишь над ней издеваться, больше спасать…

– Ты кто?..

Ответа не последовало. Впрочем, он и не требовался – Петрович знал, что никто, кроме ангела-хранителя, не мог совершить подобное чудо. Только, оказывается, это не его ангел!

– Как я сам не догадался за столько лет… – Петрович попятился выходя из тёмной арки на свет фонаря. Взглянул на часы и объявил кому-то, – ещё две минуты.

Конечно, он не успевал дойти до мусорки, поэтому вывалил ведро прямо за угол и побежал к подъезду. Запыхавшись, взлетел на второй этаж, позвонил в дверь.