Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

Ребята слушали внимательно, не перебивали. Пропустили мимо ушей, даже не улыбнувшись, неприличную оговорку испытавшего такой стресс человека. Они помогли потерявшему угрожающе-надменный вид старику подняться, и Никита приказал:

– Веди нас к Насте, живо!

Переступив через тела своих подручных, епископ брезгливо поморщился и побрел, шатаясь, по сумрачному коридору в дальний конец его, где за мощной, окованной железом дверью, в маленькой келье сидела Настя, нахохлившись воробышком, и где обстановка была далеко не такая роскошная – стол да стул. Она бросилась на шею любимому – воробышек моментально преобразился в лебедь белую! Часть ее горячих поцелуев досталась и смущенному донельзя Даниле.

Да, сомнений быть не могло – бедную девушку намеревались держать заложницей, на случай строптивого поведения ее кавалеров. Покосившись на Никиту, старец поклонился пленнице и отрепетированным широким жестом показал, что она свободна. Пережитый шок надолго, надо думать, отбил у него охоту «ловить рыбку в мутной политической воде». Недавний супостат вывел пленников за ворота своей роскошной резиденции и тут же тушканчиком юркнул обратно. Видимо, страх вкупе с гордыней помешали ему попросить прощения как следовало бы. Ох, гордыня все-таки – смертный грех, как ни крути. А уж когда еще и стыд примешивается… Вместо «молниеносного броска кобры» у старика, такого грозного и решительного, получилось лишь «облако скунса».

Стоило только незадачливому пленению окончиться, и перстень железобетонно успокоился, довольно пожужжав на пальце своего хозяина. Древний символ власти человека над человеком явно гордился собой и был бы не прочь продемонстрировать еще ряд чудес, да больше вокруг никакой опасности не было: не в меру властолюбивые духовные лица тоже на улицах не валяются и в штабель сами не укладываются. Им до почтенных графинь непонятного происхождения далеко.

Уже смеркалось, зажглись фонари, на улицах стало больше прохожих – народ перед Новым Годом рыскал по городу в поисках подарков родным и близким – люди везде одинаковы, что в Москве, что в Черногории… Это настраивало на мажорный лад, ведь для русского человека Новогодний праздник, пожалуй, – самый любимый.

По возвращении в Цетиньский монастырь гости славянской страны вновь были обласканы лучистым восторженным взглядом почтенного Амфилохия и немедленно отправились отдыхать от пережитого. И что у них за судьба такая? Ни дня спокойного нет!

Расположившись в келье Никиты, Данила, помявшись, спросил:

– Никит, а ты не заиграешься с перстнем-то? Нет, я понимаю: плен, Настя, кошмар и все такое… Но поосторожнее бы с ним надо. Во вкус повелевать людьми войти легко, да трудно потом отказаться от этого искушения…

– Да если б не Настя, разве стал бы я… – Никита в сердцах ткнул кулаком в спинку кровати, она немедленно отвалилась. Кое-как приладили, и парень продолжил:

– Я бы и не вспомнил про реликвию. Мне же раскидать этих обормотов – пара пустяков! Старика, хоть он и гнида позорная, напугали до полусмерти… Не по нутру мне это все! Не поверишь, уже начинаю перстня этого… бояться! Смущает он меня и обязывает, а я – человек маленький, детдомовец опять же, мне таким сокровищем владеть – не по чину. Но что делать – он меня почему-то выбрал…

– Ну-ну, «уничижение паче гордости»! – с улыбкой возразили их светлость. – Ты уж себя не размазывай так! Да и помнишь, что говорила Хранительница гор? Не простой ты солдат, Никита… Ох, не простой… Ладно, давай дрыхнуть, – Данила с видимым удовольствием употребил новое для себя слово.

Напевая «дрых-дрых-дрых» и отчаянно картавя при этом, князь отправился в свой номер: их всех поселили отдельно, от греха подальше, монастырь все-таки!

У двери Насти он было остановился, хотел пожелать спокойной ночи, да передумал – и правильно, девушка мгновенно уснула после столь неожиданных приключений…

А наутро в резиденцию сербского владыки явились напряженные представители президента республики и предложили гостям с почетом депортировать их в любую страну, на выбор. По кислым лицам читалось: будь выбор за ними, незваных гостей отправили бы в… Совсем далеко, в общем. Вопросы типа «Как? Что? Откуда?» – оставили без внимания, упомянув лишь «просьбу высокого начальства в Москве», с которой ссориться им было не резон. Незаметненький особист, оказывается, знал свое дело туго.

После недолгих споров и раздумий была выбрана Украина. Ну, во-первых, потому что она все-таки «ридна», а во-вторых: Никите надоело ни слова не понимать. И еще: ему показалось остроумным и ловким ходом ехать сейчас именно в Киев. Кто бы из «алчущих крови» догадался, что они окажутся так близко к эпицентру событий? Не на «гаваях-маваях» или «сейшелах-замшелых», а на берегах Днепра! Который «чуден при тихой погоде» и где, как известно, «редкая птица…» – далее по волшебному тексту Николая-свет-Васильевича.

На том и порешили. Вот только Настя подумала, что на «тихие погоды» надежда-то слабовата… Время надвигалось – бурное!

Но и «птицы» на сей раз летели в Украину редчайшие, им до середины Днепра было – пара пустяков!

– Великая царица по-прежнему прекрасна! – молодой жрец смотрел на увядающую Нефертити увлажненно-восторженными глазами. На самом деле он думал: «Как же тебя сломили невзгоды, как потускнела твоя былая красота…»

Жрец звучным голосом, слегка подвывая, принялся сообщать новости, исходящие из Ахет-Атона, новой белокаменной столицы Египта, поражавшей своим грандиозным великолепием. Способные привести в восторг всех, кто и вправду поклонялся фараону как божеству… И в отчаяние тех, кого он пытался свернуть в бараний рог.

Опальная повелительница Египта, все еще изящная, хрупкая, напоминающая поникший цветок священного лотоса, безмятежно улыбалась… Только очень проницательный человек смог бы разглядеть грусть в подкрашенных миндалевидных глазах, догадаться, как не хватало ей торжественных приемов, стихов, воспевающих «несравненную», влюбленных мужских взоров, встречавших каждое ее появление…

Жрец, несмотря на молодость, был проницателен.

Великий фараон Эхнатон, повелитель верхнего и нижнего Египта, а также многих других земель, разлюбил свою Нефертити… Приблизил какую-то смуглую служанку, ходившую за их детьми… Теперь ей поют певцы, придворные поэты слагают стихи… Над нею сияет двойная корона Египта и чернокожие эфиопки держат пышные опахала… А она, несравненная Нефертити, перед которой падали лицом в пыль все в этой древней стране, живет как простая вдова, по сути – под домашним арестом, ей даже запрещено появляться на людях…