Елена Блонди - Княжна

Но из облаков, переменяющихся вокруг прозрачной луны, глянули на ее запрокинутое лицо узкие глаза Исмы. Он там! И это она сделала его богом! С этой ночи он единственный бог для нее, потому что ничего не может быть больше ее любви.

Протягивая руки, Крючок поднялась и, припадая на ушибленную ногу пошла, сперва медленно, а потом быстрее и вот, закрывая глаза, и видя на веках любимое лицо, понеслась вверх и вперед, замирая сердцем от немыслимой быстроты.

«Он помогает мне. Потому что он сильнее богов…»

Будто в ответ на благодарную мысль, полет замедлился, и Ахатту мягко поставило на неожиданно теплую, чуть дышащую зыбкую землю. Она открыла глаза.

Гнилые болота лежали молча, с полыньями, подернутыми тонким серым ледком, а из снега, наметенного ветром, торчали костлявые стебли умерших трав. Над ними неслись облака, мелькая призрачным светом и темнотой. И между небом и болотами была только она, стояла, соединяя нижний мир с верхним.

Бережно ступая, Ахатта шагнула на первую белую кочку, перепрыгнула на вторую. При каждом прыжке в ноге отзывалась резкая боль, и она радовалась ей — вот жертва болотному демону, доказательство силы любви. Хватаясь руками за мертвые стебли, прыгала, продвигаясь к середине огромного молчаливого пространства, где белело большое пятно нетронутого снега. И добралась, пятная снег следами, прошла в середину и встала, раздумывая, что делать дальше. Из-под рубашки упала на белое горячая красная капля, рядом еще одна. И пока Ахатта оглядывалась, кровь, прожигая снег, добралась до спящего демона, маня свежей горячей едой.

— Просто пожелай, — просипело в ушах, протекая через спутанные волосы, липким касанием обвивая шею, щекоча, пробираясь между грудей к быстро дышащему животу и оттуда — внутрь, наполняя Ахатту резкой, как ледяной ожог, сладостью.

— С-словами внутри с-себя…

«Пусть он любит только меня! Всегда! И пусть я буду самой красивой, для его мужской гордости!»

— С-с-с… — отозвался демон, толкаясь внутри и чмокая, так что Ахатта еле сдерживалась, чтоб не закричать на всю темную степь от рвущего живот наслаждения. Уже открыла рот, но промолчала, слушая, потому что, трудясь внутри нее, демон шептал о том, что теперь нужно будет делать — всегда. Вс-сегда…

А потом ушел, исчез, вырвав все горячее, что было в ее теле, и Ахатта, валясь на неловко согнутые ноги, испугалась: исступленно желая, ни разу не произнесла имени любимого, а вдруг демон не поймет…

— Исма, — сказала шепотом, а гнилые болота белели, посыпаясь ночным реденьким снежком, пришедшим из летящих туч, — Исма!

Ей показалось, лишь на один стук сердца закрыла глаза, а уже кто-то бережно тряс ее за плечи и, убирая со лба схваченные морозом мокрые волосы, повторял в тревоге:

— Крючок! Ты жива, Ахи? Проснись!

Демон не обманул, обещая. Встревоженные глаза Исмы, его лицо с высокими скулами, сведенные к переносице черные брови. Быстро оглядывая ее, он приподнял вялое тело, прижимая к себе.

— Держись, сейчас на лошадь. Ты, верно, ходила во сне, Ахи, вон куда тебя занесло, в Козью долину. Дай укрою плечи, ты холодная вся.

И добавил, не отводя узких глаз от бледного лица:

— И такая красивая. Как весенний тюльпан.

Ахатта замолчала, договорив последние слова сиплым голосом. Княгиня, потрясенная, смотрела на ее бескровное в лунном свете лицо, которое пересекали изломанные тени черных веток. Из-за них лицо Ахатты казалось страшной маской слепого демона, живущего на болотах.

Тот день, когда Хаидэ с ног сбилась, разыскивая их, чуть не плакала от детской обиды, ведь так радовалась, что выдался весенний день, и все они вместе отправятся в степь, смотреть, как она просыпается. А они вернулись вдвоем, бок о бок ведя усталых коней. И глядя на чуть хмурое смущенное лицо Исмы, она поняла — ничто не станет как прежде — ясным, простым и радостным. А о другом и не подумала тогда. Худенькая смуглая Ахи, с тонкими руками и шеей-стебельком, разве могла подумать княжна, что в ее сердце происходят такие войны, будто тьмы всадников сталкиваются конями, гремя щитами и копьями. И под ногами коней земля залита кровью.

Мир вокруг качнулся и медленно завертелся, вознося в небеса старую грушу и лежащих под ней соглядатаев (и как они не падают, прилепившись к земляному небу — мельком подивилась княгиня, сдерживая тошноту), роняя под ноги звездное небо и ставя стеной плотную массу соленой воды…

Хаидэ вцепилась руками в шершавый камень, прижимаясь спиной к стенке колодца. Хотела зажмуриться, но побоялась, что некуда будет открыть глаза. И глядя перед собой, быстро облизала сухие губы. Перевернутый мир расслоился, плоские куски отваливались друг от друга, уплывали, вертясь. На одном из них мчались, сшибаясь, войска в сердце Ахатты. На другом вился, петляя белесым телом, болотный демон, подхватывая раздвоенным языком капли крови. На третьем — Фития и Цез стояли, прожигая друг друга глазами… На…

«Он сейчас развалится. Разорвется на тысячи кусков. И нам негде будет!..»

Она напрягла шею, высоко держа голову и мучительно силясь, сжимая на камне кулаки, рванулась к распадающемуся миру, и под ее неподвижным взглядом медленное падение остановилось. Слои, нехотя выстраиваясь в нужном порядке, касались друг друга и замирали, слипаясь в единое целое. Мутная толща наполнилась мельтешением и, запестрев, стала прозрачной, как речной лед. Хаидэ перевела дух. Узнанное не разорвало ее мир, оно там — в его прозрачной вечной толще. Только пот стекал на глаза, так что их защипало. Она откинулась на стенку, не в силах удержать спину прямой. И не замечая, как цепко наблюдает ее острый глаз Цез.

Достав из кошеля на поясе маленький нож, старуха разрезала грушу и сунула тонкий ломтик в рот Ахатте, похлопала ту по щеке.

— Съешь, она умягчит твое горло.

Будто проснувшись, Хаидэ посмотрела на подругу. А та, не глядя на нее, проглотила спелую мякоть. И спросила:

— Я могу рассказывать дальше?

«Это еще не все»… проплыла в голове Хаидэ мысль, и она снова сжала кулаки, готовясь.

— Ты не должна злиться на меня, сестра. Нигде Исме не было так хорошо, как со мной. Демон исполнил просьбы. Я стала красавицей, множество мужчин сочли бы честью привести меня к себе в дом. Все завидовали Исме. А он любил меня, по-настоящему. Он был счастлив. А любил бы тебя — что было бы? Один страдания? Он ведь не покорный слуга Нуба, он гордый воин, и разве смирился бы Исма с тем, что ты стала чужой женой, что другой мужчина снимает с тебя одежды, кладет руки на грудь…

— Говори о себе, Ахи.

— Хорошо… Когда я стояла там, на болотах, расставив ноги и поднимая рубашку, демон сказал мне, что делать, чтоб ничего не менялось, никогда. Это несложно. И никому никакого вреда, поверь!