Сакс Ромер - Ведьмино отродье

тал набухшие бутоны. Бесцветный сок обильно лился на пол. В теплице запахло не только дурманящими цветами, но и чем-то похожим на кровь.

Спичка потухла.

— Зажигай еще, — прошептал доктор. Дрожащими пальцами Роберт чиркнул спичкой о коробок. Отец вырвал из соседней кадки орхидею поменьше и растоптал ее мягкие стебли. В оранжерее пахло как в операционной. Доктора пошатывало и, когда погасла третья спичка, он вцепился в сына, стараясь не упасть.

— Растение жило за счет нее, мой мальчик! — сказал ученый. — Зацвети оно, и Майра могла умереть в ту самую минуту. Жриц приносили в жертву этому растению… Мне нужен воздух…

Онемевший от удивления Сондерсон вышел им навстречу.

— Ничего не говори, — обратился к нему доктор. — Полюбуйся на остатки своей «Тайны». Внутри каждого стебля ты найдешь прядь волос!

Доктор Кеан открыл дверь в комнату больной и жестом подозвал сына, который, изможденный и взволнованный, ждал в коридоре.

— Мальчик, заходи, — тихо сказал он, — и благодари Господа!

Роберт, на цыпочках, вошел. Майра Дюкен, все еще очень бледная, но без ужасной, зловещей тени на лице, подняла грустные глаза на дверь — в них засветилась радость.

— Роб! — Она вздохнула и протянула к нему руки.

За время противостояния с обладающим магической силой врагом Роберт Кеан вынес многое, но не менее тяжким испытанием оказалась необходимость молчать о том, что постоянно занимало мысли и изменило сам ход жизни молодого человека.

Иногда он сталкивался с людьми, которые поддерживали знакомство с Феррарой, но для них тот был всего лишь светским гулякой с весьма сомнительной репутацией. Даже им Роберт не осмеливался рассказать об истинной сущности Энтони: безусловно, они сочли бы Кеана безумцем, заикнись он о тайном знании и деяниях этого жуткого, дьявольского создания. Да и будут ли они слушать его, попытайся он заговорить о логовище пауков в Порт-Саиде, о летучих мышах из Медума, о загадочных благовониях и способе их изготовления, обо всех многочисленных убийствах и мерзостях, сотворенных колдовством приемного сына покойного сэра Майкла Феррары?

Ему было некому довериться, кроме отца, и в первую очередь он был вынужден утаивать правду от Майры Дюкен — от той, что являлась средоточием его мира, от той, что по-прежнему называла ужасное отродье, осмелившееся пробудить магию темных веков, своим братом. Пока Майра оправлялась от коварного удара, нанесенного рукой того, кому она доверяла, Кеан с отцом безуспешно разыскивал Феррару — здесь и там встречая свидетельства, что он находится в Лондоне; каждую ночь ожидая незваного гостя из ада, послушного воле этого современного мага; ежечасно преследуемый страхами, опасениями, сомнениями и догадками, кружащимися дьявольским хороводом в его голове и не дающими ни жить, ни работать. А работать было по многим причинам необходимо, и поэтому он подолгу просиживал над серией статей о своей недавней поездке в Египет — редактор и так поручил ему задание менее сложное и тягостное, чем те, что выпадают на долю большинства репортеров на Флит-стрит.

Он вышел из дому около трех, намереваясь навести кое- какие справки в читальном зале Британского музея. Денек выдался на редкость теплый, и Роберт не без некоторого удовольствия думал, что нынешняя его работа позволяет расслабиться, не требуя постоянно сохранять респектабельный вид. С трубкой в зубах шагал он по Стрэнду в сторону Блумсбери.

Пока Кеан поднимался по лестнице, пересекал холл и шел под сводом, венчающим читальный зал, он размышлял над тем, может ли среди этих гор накопленных человечеством познаний найтись книга о знании тайном, ужасном, том, что доступно Энтони Ферраре.

Вскоре он нашел требовавшиеся для работы данные и, выписав их в блокнот, покинул читальный зал. Проходя по холлу у подножия центральной лестницы, он остановился. Его охватило внезапное желание подняться в залы Египетского отдела. Он неоднократно бывал там, но ни разу не осматривал экспонаты по возвращении из страны, свидетельствами древней цивилизации которой они являлись.

Время не поджимало; он развернулся и неспешно проследовал наверх.

В тот день секция мумий пустовала. В первом зале небольшая группа туристов лениво переходила от одной витрины к другой, во втором он и вовсе оказался единственным посетителем. Роберт вспомнил, как отец однажды упомянул, что в этом зале хранится кольцо, принадлежавшее Царице-Ведьме. Он задумался о том, в каком из стендов его искать и каким образом он его узнает.

Склонившись над витриной со скарабеями и амулетами, многие из которых были вставлены в перстни, Кеан начал читать надписи на бирках под ними, но ни один из экспонатов, имеющих описание или без оного, не был похож на искомое кольцо. Осмотр второго стенда тоже не дал результатов. Но, подойдя к третьему, стоявшему в углу у двери, Роберт сразу заметил золотой перстень с необычным зеленым камнем и своеобразной гравировкой. Таблички под ним не оказалось. Рассмотрев изделие поближе, молодой человек уже не сомневался, что нашел кольцо Царицы-Ведьмы.

Где же он видел перстень или его копию?

Не отрывая глаз от мерцающего камня, Роберт мучительно вспоминал. Перстень был ему знаком, хотя он никак не мог сообразить, где и при каких обстоятельствах мог с ним сталкиваться. Роберт продолжал стоять, опираясь на витрину и вперив взгляд в странный самоцвет. Он морщил лоб в попытке вспомнить, как вдруг по стеклу скользнула вялая белая рука, застыв перед его глазами. На одном из пальцев красовался перстень — совершенный двойник кольца из стенда!

Роберт отпрянул, вскрикнув от неожиданности.

Перед ним был Энтони Феррара!

— В музее всего лишь копия перстня, дорогой мой Кеан, — раздался хрипловато-мелодичный ненавистный голос. — А вот мой — подлинный!

Кеан на собственной шкуре испытал буквальное значение затертой фразы «застыл от удивления»: перед ним стоял самый опасный человек Европы, человек, совершавший убийства и еще более гнусные преступления, демон во плоти. Прищурив черные миндалевидные глаза, Энтони Феррара наблюдал за Робертом — Робертом, которого еще недавно пытался убить, используя свое дьявольское искусство; но при этом его безупречно слепленное, мертвенно-бледное лицо ничего не выражало, лишь на кроваво-красных губах играла холодная усмешка.

Несмотря на жаркий день, на нем было теплое пальто, отороченное белым лисьим мехом. В правой руке — левая все еще покоилась на стекле витрины — он держал шляпу. С показным равнодушием он стоял и разглядывал человека, поклявшегося покончить с ним, а тот застыл, не проронив ни слова, — настолько был ошеломлен.