Валерий Михайлов - Комедианты

Цветиков весь затрясся мелкой дрожью и замычал.

– Потерпи, сейчас будет больно, – сказал Дюльсендорф, отрезая Цветикову ухо. – Нравится? – Он покачал отрезанным ухом перед лицом Цветикова, как гипнотизер часами. – Теперь второе.

– Совсем другое дело, – сказал он, глядя на окровавленного безухого Цветикова, – теперь можно и освежить.

Дюльсендорф тщательно освежил кричащего от боли Цветикова одеколоном, затем, немного подумав, вылил на него все спиртосодержащие жидкости.

– А теперь, извини, у меня больше нет времени. Он зажег спичку и кинул её в перекошенное от боли, увечий и страха лицо.

Зильденштейн как раз собирался ужинать в семейном кругу: с толстой, отвратительной женой и прыщавыми дочками четырнадцати и двенадцати лет, когда к нему в дом ворвались так и не потрудившийся смыть с себя кровь Дюльсендорф и Редактор.

– Не вставайте, мы с неофициальным визитом, – радостно сообщил им Дюльсендорф.

Жена Зильденштейна хотела было что-то сказать, но Редактор её остановил.

– Один звук, сука, и я засуну ствол тебе в манду и выпущу всю обойму!

– Замечательно! Вот видишь, немного творчества, и жизнь становится веселей, – радостно сказал Дюльсендорф Редактору и, уже обращаясь к Зильденштейнам, – здесь принято кормить гостей? Я чертовски проголодался, беседуя с членами уважаемого совета.

Жена Зильденштейна часто – часто закивала головой.

– Отлично! Чего бы такого пожевать… Придумал! А свари-ка мне языка.

– Но у нас в доме нет языка, – пролепетала она.

– У вас в доме как минимум 4 языка, – зло крикнул Дюльсендорф, – какой бы мне выбрать?

От этих слов Зильденштейны побелели ещё сильней.

– Вырви язык у этого мудозвона, – приказал Дюльсендорф Редактору.

Тот ловко, но без удовольствия, предварительно хорошо засветив Зильденштейну в лоб, вырезал у него язык и протянул Дюльсендорфу.

– Зачем ты мне его даёшь? Он ещё не готов. Отдай этой суке.

Жену Зильденштейна стошнило прямо на стол.

– Тебя чего, не учили хорошим манерам?! – накинулся на неё Дюльсендорф. – Быстро убери здесь… Нет, пусть этим займутся твои сучата, а ты займись языком.

– Я не буду это готовить, – прошептала она.

– Что?

– Я не буду это готовить, не могу. – Она разрыдалась.

– Или ты заткнёшься и сваришь мне язык, или я захочу грудей твоих ссыкух. Ты меня поняла?

Она сразу как-то затихла и принялась готовить язык. Дочки убирали со стола и мыли пол. Зильденштейн какое-то время ещё хрипел на полу, захлебываясь кровью, но вскоре затих.

– Всегда ненавидел этого мерзавца. Если бы не он, эксперимент давно был бы уже в своей следующей фазе.

Наступила тишина. Жена Зильденштейна, что-то беззвучно шепча, готовила язык покойного мужа, девочки сидели, ни живые, ни мёртвые, боясь пошевелиться, на своих местах за столом. Редактор стоял в дверях, держа в руках автомат, а Дюльсендорф нервно ходил по кухне.

– Вот скажи мне, – обратился он к Редактору, – откуда в нас эта скотская покорность? Стоит только навести оружие, а ещё лучше кого-нибудь замочить, и люди превращаются в дрессированных баранов. Никто ещё, мать их, не устроил бунт в очереди в крематорий! Никто! Пойми, я не хочу сказать, что слеплен из другого теста. Я такое же дерьмо, как и все. Единственная разница в том, что оружие в данный момент находится у меня в руках. Отними у меня пистолет, и я буду такой же сволочью.

Редактор молчал.

Наконец мадам Зильденштейн трясущимися руками подала к столу язык мужа. Дюльсендорф тщательно вымыл руки, повязал салфетку, отрезал небольшой кусочек языка, подул и положил в рот.

– Чего это я тут один ем? – спохватился он. – Это неправильно. Садись! – приказал он жене Зильденштейна.

Та покорно села за стол.

– Чем бы таким тебя угостить?

Он взял нож и подошел к телу Зильденштейна.

– Вы же вроде как муж и жена? – лицо его скривилось в дьявольской улыбке. – Тогда и подарок тебе будет как верной супруге.

Он нагнулся над Зильденштейном, нарочито медленно расстегнул ему штаны и отрезал мужское достоинство.

– Жри! – Он кинул окровавленный член на стол перед мадам Зильденштейн.

– Я не могу! – вскричала она и заголосила совсем уже нечеловеческим голосом.

– Жри! – Дюльсендорф схватил член и принялся с силой запихивать его в глотку обезумевшей женщины. Когда же она окончательно затихла, он повернулся к дочкам.

– Теперь ты, – выбрал он ту, что постарше, – скажи, ты хорошая девочка?

Она только ещё сильнее сжалась в комочек.

– Говорят, эти сучки сейчас становятся развратными чуть ли не с пелёнок. Раздевайся.

– Нет! – пискнула та.

– Раздевайся!

Дюльсендорф схватил её за руку и выдернул из-за стола.

– Раздевайся!

Он грубо содрал с неё одежду и засунул ей руку промеж ног. Она покорно стояла и только дрожала мелкой предательской дрожью.

– Да она ещё целка! – нарочито удивился он. – Хочешь?

Редактор ответил взглядом, исполненным ненависти.

– Ну извини, не знал, что ты такой нежный. Придётся все самому.

С этими словами он засунул ей в промежность ствол пистолета и выстрелил несколько раз. Одновременно прозвучал ещё один выстрел, и младшая дочь Зильденштейна рухнула на пол.

– Ты испортил мне праздник!

– Заткнись, или я пристрелю и тебя.

– Ладно, поехали.

Когда они вошли к Торопыге, тот висел в зале на люстре. Рядом на полу лежали его жена и сын, застреленные из охотничьего ружья.

– Умный был, сука, – сказал Дюльсендорф, не скрывая своего разочарования.

В просторном, дорого, но не кричаще отделанном, прекрасно оборудованном кабинете, где всё под рукой, но в то же время ничто не мешает и не отвлекает, в удобных дорогих креслах сидели двое. Со стороны могло показаться, что это старые приятели, коротающие свободное время за чашкой кофе. Как уже было сказано, они пили кофе и непринужденно беседовали на, казалось бы, совершенно отвлечённую тему. Было время заката, и солнце окрашивало комнату в наиживописнейшие тона.

– Именно понимая всё это, начинаешь особо остро чувствовать красоту таких вот моментов, – сказал хозяин кабинета.

– Вы ещё можете всё изменить. Уезжайте, Сергей Николаевич.

– К сожалению, это невозможно. У меня есть дочь. Вы, как никто другой, должны меня понять.

– Думаете, они оставят её в покое?

– Вряд ли.

– Тогда что?

– Сложный вопрос, Алеша, – он тяжело вздохнул, – с тех пор, как я превратился в Редактора, я понял одно: в этом чёртовом эксперименте все играют чужие роли. Никто не является тем, за кого себя выдаёт.

– Включая нас с вами.

– Включая нас с вами… А хотите водки? Настоящей хорошей водки? А?

– Можно и водки.

Сергей Николаевич, или Редактор открыл замаскированный под шкаф холодильник и достал оттуда бутылку, две небольшие рюмки. Следом на столе появились огурчики, колбаска, сыр…