Джонатан Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант

Кое-кто и вправду пожаловался: краснощёкий фермер, за пятьдесят. Он взлетел по лестнице и ворвался к Кабалу в кабинет, заведя до скучного бессвязную речь о сельском хозяйстве и нынешнем законодательстве. Кабал внимательно его слушал, а точнее, внимательно его разглядывал; у фермера был интересный тип надбровной дуги, который не часто встречается у людей. Пока фермер бушевал, Кабал совершенно неосознанно начал делать набросок. Когда фермер увидел, как движется карандаш, он разозлился ещё больше, и потребовал сказать, что Кабал там строчит.

— Прикидываю ваш процент за возможность использовать вашу землю, — сказал Кабал. — Я подумываю о двадцати пяти процентах.

— Чистыми или грязными? — с подозрением спросил фермер.

— Чистыми.

— Тридцать процентов.

— Давайте без дураков. Двадцать семь.

— Тридцать, — сказал фермер с возрастающим энтузиазмом.

— Но земля ведь невозделанная, вы сами так сказали. Вы ей даже не пользуетесь. — Фермер сощурил глаза и принял решительный вид. Кабал добродушно пожал плечами, как будто признавая поражение. — Вижу, я не в состоянии вас переубедить. Решено, пусть будет тридцать процентов.

Он перегнулся через стол и пожал фермеру руку. Тот уселся в кресло донельзя довольный собой. Кабал ключом открыл ящик стола и вытащил густо исписанный контракт.

— Боюсь, мне понадобится ваша подпись. Не волнуйтесь, — сказал он, увидев выражение лица фермера. — налоговая о нашей маленькой договорённости никогда не узнает. Этот документ только для начальства и моих собственных записей.

Фермер взял кусок пергамента и начал его просматривать. Кабал изображал равнодушие, но был рад, что Артур Трабшоу нашёл применение жирному курсивному шрифту четвёртого размера.

Он сам сидел над этими контрактами с ювелирной лупой и остался доволен тем фактом, что лицу, подписавшему документ, не нужно знать что конкретно он подписывал, чтобы обязаться выполнять условия. Это навело его на мысль использовать более… прямые методы для получения подписей, но отказался от подобных схем, как от опасных и неэлегантных. Меньше всего ему хотелось, чтобы весь этот жизненноважный, исключительный год, его туда-сюда таскали силы правопорядка, а то и полиция. Нет, он будет играть в игру Сатаны по правилам, хотя и не побрезгует их время от времени менять, если ситуация, как сейчас, позволит.

— А что значит «обречь свою душу на вечные страдания»? — Фермер снова подозрительно посмотрел на Кабала. — Вечные страдания? Что это значит, а?

— Какой-то устаревший юридический термин. Вероятно, остался со времён средневекового права. Выпьете? — Он шагнул к подставке для графинов.

— А то, виски с водой. Сильно не разбавляйте, — сказал фермер, ставя подпись. Кабал передал напиток, взял контракт, и снова надёжно запер его в столе.

«Один есть, осталось девяносто девять», — подумал он.

Ярмарка разворачивалась бурными темпами; без человеческой потребности в регулярных перекурах и перерывах на чай дело шло быстро. По всему лугу как гигантские грибы вырастали палатки и временные деревянные постройки — те, которые ставятся с помощью канатов, и чьи броские вывески призваны дразнить и манить.

Кабал вместе с Костинзом шёл мимо этой лихорадочной суеты. Он не особо разбирался в том, что творилось вокруг, и всё же покорно следовал первоначальному плану, разработанному Хорстом, который вроде бы знает, что и как делать. Это только начало. Мы будем совершать ошибки. И будем на них учиться. Хорст так и сыпал возмутительными банальностями.

Они подошли к паровой каллиопе. Это был огромный богато украшенный механизм, который при перевозке один занимал весь вагон. Мощные органные трубы торчали из крыши, похожие на мортиры в стиле барокко, которые вырастали из ярко раскрашенных деревянных завитушек. По всей ширине тянулась небольшая сцена, на которой толпились цветастые механические фигурки с почти точными миниатюрными копиями инструментов. Перед ними стоял дирижёр с палочкой. Он был проработан лучше, чем музыканты, и был запечатлён как раз, когда задорно подмигивал публике. По крайней мере, так было задумано, правда Кабалу это больше напоминало хитрый проницательный взгляд. Позади о чём-то спорили несколько монтажников.

— В чём проблема? — спросил он. — Солнце зайдёт меньше чем через час. К тому времени эта штука должна работать.

Один из них, крутя в руках кепку, подошёл к Кабалу.

— Да мы музыку загрузить не можем, — стыдливо признался он. — Такое чувство, что она вообще работать не собирается. Но даже если мы умудримся её запустить, они всё равно нам пар не дадут.

— Кто не даст? — спросил Кабал.

Монтажник указал на локомотив. Высунувшись из кабины, Деннис с Дензилом маниакально ухмылялись, как будто пакостить входило в их обязанности. Дензил радостно замахал, и Кабал увидел, что от его левого предплечья отваливаются куски. С этим нужно что-то делать, иначе дурень всех посетителей перепугает. Деревенщин, поправился он.

Кабал подошёл и, скрестив руки, посмотрел на них.

— Вы что, шутки шутить вздумали?

Дензил перестал махать и ухмыляться. А Деннис продолжал, пока его не ткнули локтем с такой силой, что можно ребро сломать. А то и два. Он пропал из виду, и послышалось, как его голова с громким треском ударилась о железную обшивку. Теперь и Деннис произнёс первое слово с момента смерти. Тоже нехорошее. Кабал указал Дензилу на обугленную руку.

— Тебе не стыдно?! Посмотри в каком ты состоянии. — Дензил спрятал проблемную конечность за спину, его глаза наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. Кабал очень сильно побледнел. — Не смей мне тут нюни распускать! Немедленно вышел ко мне!

Дензил спустился и стал перед ним, понурив голову. Раздался противный звук, это Кабал равнодушно щёлкнул пальцами в кожаных перчатках.

— Показывай.

Дензил медленно поднял руку. Кабал внимательно осмотрел её, пока снимал с одной руки кожаную перчатку и надевал хирургическую. Костинз наблюдал за этим, не скрывая удивления.

— Зачем ты носишь с собой резиновые перчатки, босс?

Кабал невозмутимо на него посмотрел. Затем засунул палец в предплечье Дензила до второй фаланги. Плоть с хлюпаньем разошлась, как незастывшее бланманже. Дензил резко, с противным свистящим звуком, вдохнул. Кабал не обратил на это внимания.

— Вот зачем.

Он сорвал перчатку резким движением, от которого кусочки студенистого мяса полетели во все стороны, кроме самого Кабала. Он бросил её одному из монтажников. Тот, не задумываясь, поймал.

— Вот молодец, выброси куда-нибудь.

Кабал снова повернулся к Дензилу.

— Бросить бы тебя, плаксу, на той дороге. Ты и при жизни был пустой тратой белков, и после смерти лишаешь пропитания какое-нибудь дерево.