Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

А теперь его вдруг сбросили с небес. Подбитый, он лежал на земле и обреченно ждал, когда начнется кошмар. Он слизнул с разбитой губы кровь и задался вопросом (немедленно об этом пожалев): умер ли Хмырь мгновенно или тоже успел почувствовать вкус собственной крови, лежа на гудроне и глядя вверх, на людей на мосту. Те люди еще не знали, как близко от них смерть.

Обратно он возвращался самой оживленной дорогой, какую только смог придумать. Его расхристанный вид привлекал взгляды как приличных прохожих, так и полицейских, но он предпочел терпеть их неодобрение, чем рисковать и пробираться безлюдными закоулками вдали от крупных магистралей. Дома он промыл свои царапины и переоделся в чистую одежду, потом немного посидел перед телевизором, дожидаясь, когда его перестанет трясти. До вечера было еще далеко, и на всех каналах шли детские передачи; царила истерическая жизнерадостность. Он смотрел эту дребедень, но не вдумывался в нее; мысленно он пытался найти слова для описания того, что с ним произошло. Необходимо предостеречь Рыжего с Бренданом. Если узлы во власти Поупа, то вскоре какое-нибудь чудовище — возможно, еще более кошмарное, чем то, что утащило Хмыря, — придет по их души. Тогда объясняться будет поздно. Он знал, что приятели не воспримут его слова всерьез, но он должен постараться убедить их, как бы нелепо ни выглядели его объяснения. Быть может, слезы и панический страх помогут Карни выразить свои чувства быстрее, чем на то способен его скудный словарный запас. Минут в пять шестого, не дожидаясь, пока вернется с работы мать, он выскользнул из дома и отправился на поиски Брендана.

Анелиза вытащила из кармана обрывок шнура, найденный в переулке, и принялась разглядывать его. Она и сама не могла объяснить, почему ей пришло в голову подобрать его, однако он как-то очутился у нее в руке. Она теребила один из узлов, подвергая опасности свои длинные ногти. Вообще-то она без труда могла найти себе на вечер занятие поинтереснее. Рыжий ушел за выпивкой и сигаретами, и она собиралась до его возвращения спокойно принять ароматную ванну. Впрочем, долго ли развязать какой-то узел? К тому же узел сам так и просился, чтобы его развязали: Анелизу не покидало странное ощущение скрытой в нем жизни. Но еще более ее интриговали игравшие внутри красочные блики — она различила проблески малинового и фиолетового. Через несколько минут Анелиза и думать забыла о ванне; ванна могла подождать. Все мысли теперь были заняты попавшей к ней в руки головоломкой. Еще через пару минут в глазах у девушки замелькали цветные всполохи.

Карни, как сумел, изложил Брендану свою историю. Едва он собрался с духом и приступил к рассказу, слова сами собой потекли одно за другим. Он почти без запинок добрался до настоящего времени.

— Я понимаю, что звучит дико, но это чистая правда, — заключил он повествование.

Брендан не поверил ни единому слову, это читалось в его ошарашенном взгляде. Однако в перепаханном шрамом лице светилось нечто большее, чем простое недоверие. Карни не понимал, что именно, пока приятель не ухватил, его за рубаху. Лишь тогда он понял всю глубину душившей парня ярости.

— Мало тебе, что Хмырь погиб, — процедил Брендан. — Ты еще и ко мне приперся с идиотскими бреднями.

— Это правда.

— Ну и где те чертовы узлы сейчас?

— Я же сказал: у старикашки. Он убьет нас, Брен. Я знаю.

Брендан отпустил Карни.

— Вот что, — великодушно постановил он. — Будем считать, что я не слышал твоих россказней.

— Ты не понимаешь…

— Я же сказал: я не слышал ни единого слова. Усек? А теперь выметайся отсюда и не пудри мне больше мозги.

Карни не шелохнулся.

— Ты меня слышал? — заорал Брендан.

Карни заметил предательскую припухлость в углах его глаз. Гнев служил прикрытием — не слишком убедительным — горя, с которым Брендан не умел справиться. В таком состоянии духа ни страх, ни какие-либо доводы не могли убедить его в правдивости слов Карни. Тот поднялся.

— Прости, — сказал он, — Я пойду.

Брендан тряхнул головой, опустив лицо. Больше он не поднял глаз, и Карни пришлось искать выход самому. Теперь у него остался один Рыжий — апелляционный суд последней инстанции. Единожды рассказанную историю можно рассказать еще раз, не так ли? Повторение — это просто. Мысленно прокручивая речь в голове, Карни оставил Брендана наедине с его слезами.

Анелиза слышала, как пришел с улицы Рыжий, слышала, как он произнес какое-то слово, потом повторил еще раз. Слово казалось знакомым, но она несколько секунд судорожно соображала, прежде чем узнать свое имя.

— Анелиза! — позвал он снова. — Ты где?

«Нигде, — подумала она. — Я невидимка. Не ищи меня, пожалуйста, пожалуйста Господи, пусть он оставит меня в покое». Она зажала рукой рот, чтобы не стучали зубы. Только бы не шелохнуться, не пикнуть. Если она шевельнется, оно услышит и придет за ней. Единственное спасение — съежиться в крохотный комочек и зажимать рот ладонью.

Рыжий начал подниматься по ступенькам. Анелиза небось нежится в ванне и мурлычет себе под нос какой-нибудь мотивчик. Эту чертовку хлебом не корми, дай в воде поплескаться. Она валялась в мыльной пене часами, лишь полукружия грудей выглядывали наружу, как два острова мечты. Б четырех ступеньках от площадки он услышал шум внизу, в коридоре: кашель или что-то похожее. Может, она задумала подразнить его? Рыжий развернулся и стал спускаться, стараясь двигаться бесшумно. Почти в самом низу лестницы взгляд его упал на кусок шнура, брошенный на ступеньку. Он поднял его и озадаченно оглядел одинокий узел. Тут шум повторился. На этот раз Рыжий не стал убеждать себя, что это Анелиза Он затаил дыхание, дожидаясь очередного подтверждения своих подозрений. Когда такового не последовало, он сунул руку в ботинок и вытащил оттуда складной пружинный нож, которым обзавелся еще в нежном возрасте, в одиннадцать лет. «Детская игрушка», как однажды поддел его отец Анелизы; но сейчас, подкрадываясь по коридору к гостиной, он возблагодарил святого покровителя лезвий за то, что не поддался на сарказм старого уголовника.

В комнате было полутемно. За окнами вечерело. Рыжий долго стоял на пороге, с беспокойством оглядывая комнату. Снова послышался тот же шум, на этот раз не один звук, а несколько подряд. И их не мог издавать человек, с облегчением понял Рыжий. Скорее всего, это собака, которой досталось в драке. Да и раздавался звук не из комнаты перед ним, а из кухни чуть подальше. Оттого что незваный гость оказался обычной собакой, Рыжий расхрабрился и, протянув руку к выключателю, зажег свет.

Головокружительная череда событий, последовавшая за этим, заняла едва ли больше десяти секунд, но каждую из них Рыжий пережил в мельчайших подробностях. В первую секунду, когда зажегся свет, он увидел, как на полу кухни что-то шевельнулось. В следующую он переступил порог, все еще сжимая в руке нож. В третью секунду животное, предупрежденное о его появлении, выскочило из укрытия. Что-то большое и блестящее бросилось на Рыжего. Внезапная близость этого существа оказалась для него потрясением: его размер, жар, исходящее паром тело, огромный рот, откуда рвалось зловонное дыхание. Четвертая и пятая секунды ушли на то, чтобы уклониться от первого броска, но на шестой существо схватило его. Лишенные кожи руки вцепились в тело. Рыжий пырнул его ножом и сумел ранить, но зверь стиснул его в смертоносном объятии. Скорее случайно, чем намеренно, острое лезвие впилось в плоть твари, и лицо Рыжего обдало жидким жаром; он едва это заметил. Жить ему оставалось лишь три секунды: оружие, липкое от крови, выскользнуло из его пальцев и застряло в теле зверя. Оставшись без оружия, Рыжий попытался вырваться из лап противника, но громадная бесформенная голова уже надвигалась на него — зияющая глотка, словно туннель, — и одним махом высосала из легких человека огромный глоток воздуха. Для Рыжего ничего не осталось. Его мозг, лишенный кислорода, в честь неотвратимости собственной кончины разразился ослепительным фейерверком: каскадами искр, звездчатыми ракетами, огненными колесами. Увы, это пиротехническое великолепие было непродолжительным, и темнота наступила слишком стремительно.