Лариса Капицына - Дело №346

Просто ей очень тяжело с ним общаться с тех пор… с той поры… ну, в общем, как Грина не стало. Но уж он то, Савва, точно в этом не виноват.

И еще она сказала одну вещь, очень важную. Она сказала, что все равно не смогла бы с ним расстаться, чтобы она ни говорила. Она ужасно скучает по нему иногда. И несмотря на то, что ее сегодня послали к черту, она хочет, чтобы этот вечер они провели вместе и напились вдрызг, как прыщавые подростки.

Она сбегала в магазин, принесла две бутылки какого-то ужасного крепленого вина и пачку сигарет, от которых было больно вздохнуть и саднило горло. Они действительно напились, и сидя прямо на полу, совсем как в старые добрые времена, вдруг начали смеяться и вспоминать свою юность. И им обоим показалось, что они сидят втроем, как раньше, что Грин просто вышел на минутку и сейчас вернется со стаканом в руке и расскажет какой-нибудь прикол или анекдот, ужасно глупый, и они будут хохотать как безумные, потому что когда ты молод и тебе хорошо, достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы смеяться до упаду.

А потом они оба замолчали, потому что поняли почти одновременно, что этого никогда не случится. И не только потому, что Грина больше нет. Но и потому, что юность ушла безвозвратно. И что теперь они взрослые люди, многое пережили, и заставить их смеяться теперь не так-то легко.

И еще потому, что дома ее ждал серьезный, аккуратный человек с умными глазами и приятным голосом.

И наверное, ужасно волновался…

А потом она плакала.

Плакала и говорила, что у нее было ощущение, что она тоже умерла, а ее никто, ну просто никто не понимал, и все хотели, чтобы она жила как раньше, веселилась, смеялась, но она не могла, потому что внутри все умерло. Ей даже плакать никогда не хотелось, а наверное это нужно было сделать, иначе никогда не осовободишься от этой тоски, от этой пустоты в сердце. Но сегодня, когда она сказала те слова про Грина, ей стало ужасно тяжело, и хотя все было правдой от первого до последнего слова, она поняла, что зашла слишком далеко, что пора уже остановиться. Она плакала, и с каждой секундой ее лицо светлело, как небо после летнего дождя, который смывает все ненужное, и после которого так хочется дышать полной грудью.

– Почему мы никогда не сидели так раньше? – задумчиво спросила она, смахивая кончиками дрожащих пальцев остатки слез. – Мне давно не было так хорошо. Я чувствую, что все осталось в прошлом, отпустило. А что чувствуешь ты?

– Я чувствую, что люблю тебя…

Так сказал Савва.

И все испортил.

Она не разозлилась и не рассмеялась. Она просто сделала вид, что не расслышала этих слов. Как-будто их не было. И это было хуже всего.

Он сам не знал, зачем брякнул это. Наверное, дело было в вине, он всегда очень быстро пьянел, и это было предметом для шуток, когда они собирались втроем.

А может быть его опьянило ее просветленное, улыбающееся лицо, но он сказал так, и она сразу заторопилась, сказала, что ей надо идти. Уже второй час ночи.

Действительно, было уже поздно. И эти слова прозвучали так естественно. Но Савва понял, что дело не во времени, просто ей стало неловко, и она боялась, что он ляпнет что-нибудь еще. И наверное поэтому не разрешила себя проводить. Сказала, что вызовет такси. Так будет удобнее.

Стоя у двери, она посмотрела на Савву и предложила, как-будто ничего не произошло:

– Сходим в субботу в киношку?

– Давай. На какое?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Мне все равно.

– Заметано. Классно посидели!

– Ага.

Она чмокнула его в щеку при прощании. И немного смутившись, Савва ничего не спросил ее о том человеке, который ждал ее дома и может быть, ужасно волновался.

Савва хотел быть деликатным.

И напрасно, между прочим, не спросил, потому что этот человек собирался уничтожить просветленное, как будто умытое летним дождем, лицо…

Двое мужчин, бредущих по пустырю в предрассветной мгле, представляли собой странное зрелище. Первый – плотно сбитый, с большой лохматой головой, в клетчатой рубашке и широких серых штанах, держал в руке большой разводной ключ, другой рукой тащил за собой приятеля, более молодого и тщедушного на вид, голова которого была перемотана серой, в пятнах крови тряпкой.

Они называли друг друга Толя и Коля, хотя обоим было хорошо за пятьдесят, а у Коли даже имелся довольно взрослый внук. Они были пьяны до безобразия.

Тот, кого звали Коля, был локомотивом в их странной паре. Он держал своего приятеля под руку и упорно шел вперед, издавая громкое, свистящее сопение. Он был рассержен. Он считал что, у Толяна говнистый характер и этим объяснял все, что произошло с ними за последние сутки.

Они встретились вчера утром во дворе, и Толя намекнул ему, что у него есть заначка, и что «ведьма» не нашла ее, хотя обыскала его с ног до головы. Не сговариваясь, они направились в тошниловку, где их хорошо знали. Шагая бодрой походкой, выдающей легкое нетерпение, и размахивая зажатой в руках пятисоткой, Толян с упоением рассказывал, как «ведьма» обшмонала его, даже заставила разуться и снять носки, но не догадалась заглянуть под кепку, дура. Он не стал рассказывать, как унизителен был досмотр, как «ведьма» обшаривала его карманы, не сводя внимательных глаз с его лица, как долго не хотела отпускать, чувствуя подвох, как кричала ему в спину грубым голосом, чтобы через час он был дома, но в голосе слышалась досада, потому что по его довольной роже она поняла, что дала маху. Коле он сказал гордо: «Пить не хочу, но нажрусь из принципа, что б знала, сука, что всегда будет по-моему».

Коля должен был занести знакомому разводной ключ, но решил, что сделает это позже. Они взяли бутылку водки, закуску, планируя управиться минут за двадцать и пойти по своим делам. Но через некоторое время к ним присоединился приятель, тощий небритый мужик, которого они оба знали и считали алкашом. Пришлось взять еще бутылку, на закуску уже не хватило. При этом Толян все время упрекал тощего в том, что он любит выпить на халяву. Тощий обиделся и, желая реабилитироваться в их глазах, потащил их на хату, где справляли какое-то торжество и «бухла было море». На хате Тощего поперли сразу, даже не пустили на порог, а Колю и Толяна посадили за стол, и Коля помнил, что было очень весело и были даже какие-то бабы. В самый разгар веселья «бухло» кончилось, денег ни у кого не оказалось, и они решили занять у знакомого, который жил неподалеку. Кочуя с места на место, везде усаживаясь за стол и поднимая стакан, Коля ни разу не забыл про разводной ключ. Он был человеком слова и всегда выполнял обещанное. Он уже не помнил, какой сегодня день недели, не помнил имени приятеля, который ждал его с ключом, но ключ нигде не забыл и даже ни разу не выпустил из рук.