Лариса Капицына - Дело №346

Еще пять минут назад, когда она открыла им дверь, ничто не предвещало такой бурной реакции. Они представились, убедились, что она действительно Тамара Павловна Кваскова, сказали, что нужно поговорить.

Сначала женщина была удивительно спокойна, даже слишком. На ней был грубый фартук, на руках – тонкие латексные перчатки, и от нее исходил резкий запах химикатов.

Она стянула перчатки, сказала, что проявляет негативы, но это может подождать.

Она повела их вглубь студии к длинному роскошному дивану, но по пути оглянулась на Мешкова и деловито осведомилась:

– Это правда, что ее нашли на каком-то пустыре, на свалке?

– Правда. – Мешков сожалеюще развел руками.

– Почему она умерла? – голос женщины звучал требовательно и сухо.

– Ну, мы как раз…

– Нет-нет, – перебила она. – Я хочу знать, что с ней сделали?

– Причина смерти – асфиксия. – ответил Мешков, надеясь, что ей знаком смысл этого термина. Ему не хотелось прибегать к более простым словам, которые по его мнению звучали слишком грубо. Все-таки, она была женщиной, а покойная являлась ее сестрой. Но она не знала, что значит «асфиксия», и уставилась на него своими светло-карими, почти зелеными глазами.

– Ее задушили. – мягко пояснил Мешков.

– Понятно. – она дрогнула всем лицом, но тут же справилась с собой и сказала так же деловито, указывая на диван. – Присаживайтесь сюда. Здесь будет удобнее.

Себе она принесла стул, но почему-то не села на него, а продолжала стоять, уставившись в пол.

В этот момент, совершенно неожиданно для Мешкова, и уж тем более для Вадика, лицо ее снова дрогнуло. Потом мелко задрожал подбородок. Она попыталась усмехнуться, и ей это удалось, а потом усмешка искривилась, уголки четко-очерченных губ резко дернулись вниз. Но она не сдавалась, все еще пыталась взять себя в руки, все еще пыталась усмехнуться. И от этого странного несоответствия ее эмоций и ее лица, на нее было тяжело смотреть. Казалось, что ее мучает сильнейший нервный тик.

– Простите, простите… – она усмехалась и уголки губ резко дергались. – Какая-то минутная слабость… просто минутная слабость…

И когда слезы брызнули из глаз, и этот процесс уже нельзя было остановить, лицо ее расслабилось и, наконец, стало выражать то, что проиходило с ней на самом деле. Словно открылись невидимые шлюзы, и поток, да что там, целый водопад слез хлынул наружу, заливая ее руки и лицо.

Она села на стул, согнулась пополам, облокотившись локтями на колени, и, вцепившись в волосы двумя руками, от чего ее забранные в хвост темные волосы, выбились из резинки, зарыдала, бурно содрагаясь.

«Боже мой! – повторяла она с отчаяньем, – Боже мой!»

Двум мужчинам такая реакция показалась странной. Но более всех она показалась странной самой женщине, у которой слезами было залито лицо, руки, грудь… Но она ничего не могла с этим поделать.

Слезы застали ее врасплох, подступили неожиданно, и поэтому она не смогла справиться с ними.

В отличии от своей сестры, она всегда была сильной, не любила разводить сопли. Ее сильного, почти мужского характера не выдержали три мужа, а последний, пакуя чемоданы, сказал напоследок:

– Ты кастрируешь мужчин, подавляешь их. Рядом с тобой я всегда чувствовал себя бабой.

– О! Я здесь ни при чем. – Она тогда жестоко улыбнулась. – Скорее всего, это у тебя врожденное…

Он скрипнул зубами и посулил ей в недалеком будущем одинокую, жалкую старость.

Она послала его подальше и ни минуты не пожалела, что он ушел. И уж конечно, не пролила по нему ни слезинки.

Она не плакала, когда умерла ее мать, не плакала, когда узнала, что у нее не будет детей. Не стала рыдать, когда ее предал любимый человек. Она держалась. Не то, чтобы сдерживалась, просто переживала тяжелые моменты стиснув зубы. Такой у нее был характер.

Но теперь, услышав, что сестру, единственного близкого ей человека, задушили и выбросили на помойку как старую, ненужную вещь, она никак не могла успокоиться и взять себя в руки, и ей было неловко, что слезы застали ее врасплох в присутствии двух посторонних мужчин, которые смотрели на нее с удивлением и уже начинали терять терпение. К тому же, ее вдруг стала мучить дурацкая икота, с которой она тоже не могла справиться, и она подумала, что, наверное, выглядит как полная дура, потому что на лице молодого парня в джинсовой куртке, который подал ей стакан воды, было нескрываемое изумление.

Но глотая воду, которая сильно отдавала хлоркой, и вспоминая так некстати слова своего последнего мужа, она еще подумала: «Черта-с-два! Я не дам мужикам себя использовать. Я буду их подавлять и кастрировать, буду одинокой старухой, но я не дам сделать из себя то, что дала сделать она. Я не дам выбросить себя на свалку, не позволю себя использовать, как вещь. Ни за что».

Подумав так, она немного успокоилась, вытерла лицо полотенцем, которое ей подал все тот же молодой человек и, пригладив дрожащей рукой волосы, последний раз шмыгнула носом.

– Простите меня. – сказала она. – Я сама не ожидала…

– Успокоились? – участливо спросил следователь.

– Почти. – она натянуто улыбнулась.

– Можем поговорить?

– Простите, – снова сказала женщина. – Обычно я не веду себя как дура… Сама не знаю, что на меня нашло.

Сестра была единственным близким человеком.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Неделю назад.

– Ничего необычного не заметили?

Она замешкалась на секунду, произнесла с усилием:

– Нет.

– В таких случаях всегда задают этот вопрос, скажите, как они жили? Хорошо?

– Смотря что вы вкладываете в это понятие – «хорошо».

– Скандалы, конфликты?

– Ничего такого. Со стороны могло показаться, что они живут как два голубка. Вежливые,

предупредительные друг с другом.

– А на самом деле?

– Она была ужасно несчастна в браке.

– Вот тебе раз! – сказал Вадик. – А ее муж говорил, что они жили душа в душу.

– Да что он понимает, бесчувственный болван! – она раздраженно передернула плечами. – Он не способен увидеть, что делается у него под носом. Помешался на своей клинике, строит грандиозные планы, а до Нины ему и дела не было. Рядом с ним она увядала как цветок. Он не хотел, чтобы она работала, не хотел, чтобы у них были дети, не одобрял ее увлечений, даже не одобрял нашу дружбу. Я всегда его терпеть не могла. И он платил мне взаимностью. Она ждала его дома, изнывала от скуки, от тоски.

– Так было всегда?

– Нет. В молодости все было иначе. Знаете, некоторым людям деньги только все портят. Когда у них ничего не было, они были гораздо счастливее. Потом он решил открыть свое дело. Им немного помог ее покойный отец, пришлось кое-что продать из недвижимости, взять кредиты, в общем это были беспокойные годы. Оказалось, что он неплохой бизнесмен, и все стало налаживаться. А семейному счастью пришел конец.