Лариса Капицына - Дело №346

Денег у знакомого не оказалось, зато у него имелся разведеный спирт, который он им не дал, а посадил их пить у себя. Выпивая, они стали разговаривать. Толя вел себя грубо, нарывался на скандал. Это привело к тому, что хозяин, патлатый мужик в зеленой майке и растянутых трениках, схватил со стола пустую трехлитровую банку и разбил ее об Толину башку. Брызнула кровь и залила Толяну лицо и шею. Но они не стали вызывать Скорую и не повезли его к врачу. Толкаясь возле металлической раковины, наступая друг другу на ноги и громко матерясь, они умыли Толю под краном, плеснули на рану остатками спирта для стерильности и перемотали башку какой-то тряпкой, потому что у хозяина квартиры не оказалось аптечки и бинтов.

Коля признавал, что Толян не прав. Он всегда был очень агрессивный. Но Толян был свой, а приятель – посторнний, поэтому Коля вступился за друга, и они даже помахались с хозяином квартиры на маленькой грязной кухне, издавая громкое пыхтение, смахивая со стола остатки закуски и нанося друг другу редкие, но весьма болезненные толчки. При этом хозяин в запарке оторвал у Колиной рубашки карман. Потом к ним присоединился очухавшийся Толя, и хозяин, чувствуя значительный перевес со стороны противника, схватил со стола вилку с погнутым зубцом и, угрожающе выставив ее перед собой, сказал:

– Пошли отсюда на хер! Сейчас ментовку вызову…

Колян не любил неприятности, поэтому подхватил Толю, разводной ключ, который аккуратно положил на стол на время драки, и вышел на свежий воздух, где с удивлением обнаружил, что уже светает…

Коля мысленно называл Толяна «борзотой», и из-за того, что он любит качать права, тот козел порвал на нем рубашку. Но несмотря на недовольство, у него и в мыслях не было бросить приятеля. Нужно было довести его до дома, потому что Толя уже спекся и едва переставлял ноги.

Они брели по пустырю, иногда Толян спотыкался, тогда Коля сильнее прижимал его к себе, и равновесие восстанавливалось. Иногда заносило Колю. Тогда Коля взмахивал рукой, гаечный ключ описывал небольшую дугу и падал в пыль, а приятели поднимались с четверенек, отряхиваясь и беззлобно матерясь.

«Борзый» Толя почти висел на его руке. Вяло перебирая ногами, он смотрел вниз и видел только пожухлую траву и мелькание собственных запыленных ботинок. Иногда, устав от этой однообразной картины, он поворачивал голову и смотрел по сторонам, но через минуту голова бессильно падала вниз. Ему ужасно хотелось спать, и у него мелькнула мысль, что они никогда не дойдут… И еще Толя приуныл, вспомнив, что дома его ждет сожительница, женщина простая, не любившая пьяный галдеж и путанные объяснения. Без всяких объяснений она вцепится ему в волосы и расцарапает рожу за долгое отсутствие и потраченную заначку, как только он переступит родной порог. Она была из тех, на кого не действовала Толина агрессивность.

То, что он заметил слева от себя, в очередной раз повернув голову, вызвало у него некую философскую мысль, которой ему захотелось поделиться с приятелем. Это была очень важная мысль. Толя затормозил каблуками, остановился и выдернул руку, которую Коля крепко прижимал к своему боку.

– Чего? – спросил Коля, раздраженный внезапной остановкой.

Толя постоял, раскачиваясь, и, пытаясь сфокусировать взгляд на лице приятеля, сказал:

– Моя Надька – сука. Все бабы – суки. Ненавижу баб.

Коля засопел громче. Он сам едва держался на ногах.

– Хватит трендеть. Пошли. – он хотел произнести эту фразу жестко, в форме короткого приказа и удивился, что его голос прозвучал жалко и просительно.

– Отвали.

– Надо идти. Почти пришли. – убеждал Коля.

– Ничего не пришли. Я спать хочу! – капризным, гнусавым голосом сказал Толя и дрыгнул ножкой.

Преодолевая сильное желание дать ему в зубы, Коля терпеливо сказал:

– Придешь домой и ляжешь.

– Ни хрена. – Толян упрямо мотнул головой. – Лягу здесь.

– Здесь нельзя. Пошли. Ты мне надоел.

– Почему бабам все можно, а нам ничего? Нет, ты скажи!

– Пошел ты…

– Вон, баба спит, и я могу!

– Какая баба? Где? Что ты городишь?

– Там! Спит баба. – Не оборачиваясь, Толя махнул рукой влево и назад, и от этого жеста сильнее покачнулся.

– Спит в красном платье. Я тоже хочу спать… – и добавил, – Ненавижу баб.

Одуревший от многочасовой пьянки и долгого отсутствия сна, с трудом поднимая веки, Коля посмотрел в указанном направлении. На большой куче мусора, мимо которой они прошли минуту назад, виднелось что-то красное.

Стряхивая сонливость, Коля немного подумал и сказал:

– Пойду гляну, что еще за баба… – и строго добавил, – Стой здесь.

Пошатываясь, он подошел к куче и действительно увидел яркое-красное платье и белеющую женскую ногу в золотистом босоножке. Второй босоножек валялся неподалеку.

Женщина лежала на куче мусора. Красное платье бесстыдно задралось до самого лица, обнажив кружевное белье, и почти закрыло черные пятна на шее. Начинало светать, и ее оголенные ноги казались ослепительно белыми, почти голубыми. Что она мертва, Колян понял, как только убрал с ее лица мусор и траву и наткнулся на остекленевший взгляд пронзительно ярких, голубых глаз, скошенных в сторону. Теперь, когда сбоку от нее стоял Коля, казалось, что она рассматривает пыльные Колины штаны.

Темные волосы свисали по бокам, в них тоже набился мелкий сор и трава. Рот у женщины был изумленно приоткрыт.

– Твою мать! – отшатнулся Коля, отдергивая руку от мертвого лица.

Коля закричал приятелю, но тот не ответил.

Свернувшись калачиком, Толян крепко спал прямо на земле, подложив под голову кепку.

Коля долго тряс его за плечо, все время со ужасом оглядываясь на мусорную кучу, где маячило красное пятно, но Толян так и не проснулся.

Тряся большой лохматой головой, Коля обматерил друга, отшвырнул разводной ключ, и топоча ботинками и, взбивая клубы пыли, побежал к новостройкам, звонить, напрочь позабыв про мобильник, что лежал в кармане его брюк…

На опознании Черных был ужасно бледен и молчал, стиснув зубы.

До того, как взглянуть на тело, лежавшее на носилках, он показал дрожащим пальцем на край платья, который выглядывал из-под белого покрывала.

– Это ее платье. Я сам покупал его ей. В нем она хотела ехать на фотосессию, – и слегка покачнулся. Но взял себя в руки и взглянул на лицо мертвой женщины. – Да. Это моя жена. О, Господи!…

Глядя на женщину, рыдающую в своей просторной гостиной, которую можно было назвать студией и комнатой для отдыха, Вадик горестно вздохнул. Все-таки женщины – удивительные существа, и должно быть, когда он научится понимать их, ему стукнет девяносто, и это будет уже неважно. Приходишь к вдове недавно погибшего мужчины и обнаруживаешь женщину, которая может запросто сплясать полечку на могиле своего мужа, а потом являешься к дальней родственнице жертвы, а она вдруг начинает громко рыдать. А женщина рыдала так, что ее худые, резко очерченные плечи сотрясались, и громкие всхлипы оглашали гостиную. Хорошо уже то, что гостиная служила еще и кухней, потому что он без труда отыскал стакан и налил ей воды из-под крана.