Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

Губы Хаима мгновенно пересохли, он хрипло прошептал:

— Уб-бирайся п-прочь…

Кот лениво повернул голову в его сторону и негромко мурлыкнул. После чего резво соскочил с топчана и неторопливо направился к двери. Прежде чем выйти, он еще раз оглянулся на Хаима-Лейба. Из ярко-желтых глаз словно ударила молния. Сами глаза вдруг изменили цвет и превратились в огненно-красные, словно горящие угли. Хаима обдало настоящим жаром.

Но уже через мгновение кот растворился в лучах заходящего солнца.

Сама собой захлопнулась дверь. В наступившей тишине слышно было, как за стеной негромко переругивались Йосль с женой. Стряхнув оцепенение, Хаим-Лейб выбежал на крыльцо и увидел, что кот никуда не убежал, а стоит посередине двора и смотрит прямо ему в глаза, то ли поддразнивая, то ли приглашая следовать за ним. Хаим двинулся к нему, и тогда Хахам повернулся, быстро подбежал к воротам и выскользнул за калитку.

Стемнело. Вскоре Хаим уже не мог различить, где они находятся и куда направляются. При этом самого кота он прекрасно видел, несмотря на сгустившуюся темноту.

Впереди появились какие-то скалы или камни, окруженные светящимися огоньками. Тут Хахам вдруг напружинился и одним гигантским прыжком скрылся в этих камнях. Хаим остановился. В нагромождении камней он узнал развалины старой синагоги. Хаим готов был повернуть назад, но все-таки решил продолжить преследование. Для этого ему пришлось собрать все свое мужество. При взгляде на слабые огоньки, мерцавшие вокруг развалин, сердце парня ушло в пятки: он вспомнил рассказы о том, что ночью в таких местах иногда собираются души умерших и что живым они представляются в виде таких вот слабо мерцающих огоньков.

Он осторожно обогнул развалины и остановился у единственной могилы, находившейся в этих местах. Кто был похоронен здесь, никто толком не знал. Одни говорили, что это могила святого мученика рабби Авраама, другие — что лежит здесь великий грешник, имя которого забыто и никогда не станет известно.

Хаиму показалось, что высокий, чуть покосившийся деревянный навес-штибл над этой могилой закачался. Словно между дрожащим от страха бохером и этой могилой потекла легкая, почти прозрачная дымка.

— Благословен Ты, Господь, Царь Небесный… — прошептал он. Слова молитвы вылетели из его памяти. — Благословен Ты, Господь Всемогущий, Царь Израиля…

Явственный столб дыма поднимался от надгробной плиты к центру деревянного навеса, становился все четче, одновременно разрастаясь во все стороны, подобно призрачному дереву. Его зыбкие ветви потянулись к Хаиму, медленно окружили его и стали плотнее, пока наконец не укрыли от парня все окружающее.

Одновременно тело его обрело удивительную легкость, стало почти невесомым. Едва Хаим-Лейб успел ощутить это, как в непроницаемой тьме, его окутавшей, поднялся сильный ветер. Неслышный, но мощный воздушный поток подхватил парня, закружил его, в результате чего тот окончательно потерял представление о верхе и низе.

Неожиданно окутавшая его тьма начала отпадать клочьями, пока не исчезла полностью. Тотчас ветер прекратился. Хаим упал на землю, поднялся на ноги и осмотрелся.

Он стоял на весеннем лугу, освещенный солнечными лучами. При этом самого солнца видно не было, небо затягивала низкая белесая пелена, сквозь которую каким-то чудом пробивался свет.

Та же белесая пелена затягивала горизонт, так что Хаим-Лейб не мог разглядеть, где и чем заканчивается луг. Место казалось ему смутно знакомым. Присмотревшись, он обратил внимание на то, что луговая трава шла будто полосами: полоса яркой, свежей травы, полоса тусклой и жухлой. Вдруг темная масса медленно выступила из тумана, скрывавшего линию горизонта, и поползла к нему. Белесый туман отступил; единая масса распалась на несколько отдельных пятен, в которых Хаим различил каких-то животных. Когда они приблизились к парню метров на двести — двести пятьдесят, Хаим с нескрываемым отвращением обнаружил, что по лугу движется стадо бурых свиней. Свиньи то и дело принимались рыться в земле, выискивая что-то. Особенно активно копались они там, где трава была ярче и гуще.

Это обстоятельство вызвало в Хаиме смутную тревогу. Он отошел на несколько шагов, потом повернулся, чтобы убежать, и вздрогнул от неожиданности и омерзения. За спиной огромная бурая свинья разрыла землю всего в десяти шагах от него. Ее голова с перепачканным грязью рылом вдруг вздернулась вверх. Хаиму показалось, что у животного уродливый нарост на рыле, но, оказалось, свинья что-то вытащила из образовавшейся ямы. Хаим почувствовал запах мертвечины и содрогнулся от сильнейшей дурноты и головокружения.

Покрытая странными травяными полосами земля вздыбилась; белесый небосклон оказался за спиной. Еще через мгновение картина померкла, быстро затянулась тьмой. Прямо перед глазами Хаима из темноты вдруг вынырнула свиная морда, что-то сжимающая мощными челюстями.

Потом кромешная темнота окончательно поглотила все — кроме едва теплящегося сознания несчастного бохера. Он увидел слабо мигающие огоньки, и опутавшие его призрачные ветви-щупальца ослабли, тьма отступила.

Хаим вновь оказался перед неизвестной могилой с покосившимся штиблом. Сбоку угадывались развалины старой синагоги, но теперь они казались не черными а темно-серыми. Оглянувшись, Хаим-Лейб с невероятным изумлением увидел рассветное зарево.

Что это было? Что за страшные сны, похожие на невозможную, но все-таки реальность, он без конца переживает?

Глупо было сидеть вот так на камне и задавать самому себе вопросы, на которые нет ответа. Глупо было ждать, пока кто-нибудь увидит его здесь, у этой могилы то ли праведника, то ли грешника, имя которого не сохранила людская память.

Хаим тяжело поднялся на ноги и побрел по направлению к дому. Последующие две недели оказались вполне спокойными, и его смятенная душа начала обретать если не прежнее, то во всяком случае относительное спокойствие. Хахам исчез; Велвл-Вольф и Нафтуле-Берл вернулись от родных.

Хаим не стал рассказывать товарищам о странных своих снах — не только из нежелания заново переживать все, но и потому что не хотел смущать их лишний раз.

Примерно через месяц после похорон Цви-Гирша в бес-мидраше разбирали «Кицур Шулхан Арух» рабби Шломо Ганцфрида. Голос рабби Леви-Исроэла, монотонно читавший субботние запреты и тут же объяснявший их на примерах, воспринимался бохерами как низкое ровное жужжанье.

Рядом с дремлющим Хаимом клевал носом Велвл-Вольф. Из угла, где свернулся калачиком самый маленький из учеников Мотеле, доносилось сладкое сопенье. Рабби Леви-Исроэл делал вид, что не замечает этого и лишь изредка грозно поблескивал очками в сторону то одного, то другого спящего.