Дмитрий Скиф - Чёрный менестрель

— Какого…!?! — проревел Степан.

— Кыш отсюда, — ответила возмущённому потерей своего имущества Голушко Лутка. — Капитан спит, так что за тебя заступиться некому.

— Но это же моё? — бедняга офонарел от подобной наглости.

— Ещё слово, и ты получишь это в том виде, как оно щаз, — ответила Степану другая девушка, и иронично спросила:

— Надеюсь, шить ты умеешь?

Больше вопросов у Голушко не возникло. Сделав свои дела, Степан отправился спать, решив, что утром обязательно нажалуется Снурии. К счастью, делать это не пришлось, так как утром его любимая камуфляжка лежала на своём месте, и только ручные строчки швов показывали, что ему не приснились события этой ночи…

Через две недели тримаран, обойдя остров с юга, вошёл в русло реки и бросил якорь на траверзе вольного города Раха. На другом берегу реки отчётливо просматривался город с такими же портом и прибрежными бастионами, как у Рахи. Тримаран повернул налево, и начал входить в фарватер порта.

— Капитан, скажите, почему в тот порт, а не в этот — спросил у Снурии ещё не до конца проснувшийся Голушко.

— Если мастер предпочитает запах тухлой рыбы, — с улыбкой ответила Снурия, — то мы можем направиться туда.

— Можно подумать, что в гавани Рахи рыбой не пахнет, — заметил Диргиниус, — все порты пахнут одинаково.

— А вот и нет, мастер-маг, — капитан прервалась, чтобы дать отмашку парусной команде, и продолжила:

— Сразу видно, что вы впервые в этих краях, и не знаете про войну, которая была двести двадцать шесть лет тому назад и закончилась после заключения рахарескадарского договора. С тех пор в Рахе запрещено ловить рыбу, а в Рескадаре запрещено швартоваться купцам, кроме тех, кто покупает у них рыбу.

— И что, договор соблюдают обе стороны? — удивился Голушко.

— Да как сказать, — ответила капитанша после того, как отдала команду рулевому. — Любой корабль, который купит хотя бы одну рыбину в Рескадаре, уже не нарушает договор. А любой рыбак, доставивший свой улов в Раху не на своём борту, а по берегу, также не подпадает под действие данного договора.

— А какого… — тут Степан на секунду запнулся и спросил:

— Этот договор всё ещё действует, почему его не отменили?

— Трижды пытались, — ответила Голушко Снурия, — и каждый раз дело заканчивалось войной, а затем подтверждением рахарескадарского договора.

— Я всегда был невысокого мнения об умственных способностях жителей вольных городов, — заметил Диргиниус.

— Не вам, имперским выскочкам, нас судить, — перебила мага одна из девушек-офицеров тримарана.

Маг и Голушко тихо обалдели. Империи не было уже более пятисот лет — она распалась на Северное и Южное королевства. Однако уточнить этот факт решился только Степан, поскольку он никак не был «имперским выскочкой»:

— Насколько я слышал, империи уже нет пятьсот лет, меня что, обманули?

— Какая разница, есть империя или нет, — ответила всё та же офицер, — если в ваших вонючих королевствах всегда была власть сюзерена, а не вольных людей

— Это как в городе Роджо? — ехидно спросил Алак и, повернувшись к Степану, пояснил:

— В городе Роджо правом голоса обладают только рыжие. Что интересно, вот уже более ста лет каждый мэр города сбегает, когда жителям Роджо становится известно, что на самом деле он вовсе не рыжий, а крашеный. Или как в городе Рубия? — вновь спросил офицера Диргиниус, и снова пояснил для Голушко:

— В этом городе живут только блондины с голубыми глазами, а те, кто имеет иную внешность, должны проводить ночи вне городских стен, если не желают попасть в тюрьму. И всё бы ничего, да только за четыреста лет с момента основания Рубии большинство рожденных в нем детей не были голубоглазыми блондинами. В результате чего Рубия превратилась в небольшую деревушку, вокруг которой раскинулся большой город.

— К повороту! — перебила увлекательный разговор капитан, — быстро, бездельницы!

Тримаран подошёл к причалу, где его уже ожидала группа таможенников. Диргиниус и Голушко заплатили налог на въезд в город и отправились в свою каюту собирать вещи. Когда они покидали палубу, капитанша при поддержке команды всё ещё пыталась торговаться за портовую пошлину…

Голова у Голушко страшно болела.

— Всё же соврал тот корчмарь, — скорее сам себе сказал Степан, — а ведь говорил, что после его вина, между прочим, два медяка за него содрал, похмелья не бывает.

— Ну, это смотря сколько выпить, — томно отозвался Диргиниус и, отхлебнув из горлышка керамической бутыли, протянул её Голушуко:

— Тебе нужно здоровье поправить.

— А я думал, что похмеляются только у нас — сказал Степан, вцепившись в бутыль.

— Нет, похмеляются везде, — ответил маг и откинулся на подушку.

— А теперь полежим тихо полчаса, пока «лекарство» не подействует.

Минут через двадцать, когда «лекарство» начало действовать, маг открыл глаза, повернулся к Голушко, и почти нормальным голосом спросил:

— Интересно, как ты собираешься выпутываться из той истории, в которую ты вчера влип?

— А куда я влип? — не понял Степан.

— Ну, Вы же теперь — господин капитан, командир вольной роты, подрядившейся на защиту города Аук от супостата, — сарказм в голосе Алака означал, что маг полностью избавился от последствий вчерашних возлияний.

— Какая вольная рота?! Какой супостат?! — вскричал Голушко, в одно мгновенье избавившийся от всех синдромов похмелья. Потом он застонал и рухнул, как подстреленный, обратно на кровать.

— Так Вы, господин капитан, ничего не помните? — сладким голосом поинтересовался Диргиниус.

— Ничего.

— Значит, не помнишь, как набил морду троим пиратам с Островов Раздора? — начал рассказывать про вчерашнее маг. — Как потом метал ножи в яблоки, поставленные им на головы, и ни разу не промахнулся? Как пришёл наряд стражи, а господин капитан попытался затеять драку с их сержантом, и только моё вмешательство спасло кое-кого от тюрьмы? Как после этого поил пол корчмы за свой счёт и кричал: «Я всем им покажу!!!», — здесь Диргиниус оставил свой обычный саркастический тон и с интересом спросил:

— Кстати, кому «им», и что ты хотел показать?

— Я не знаю… — пробормотал Голушко.

— А зачем ты задаток взял, ты тоже не знаешь?

— Какой задаток?

— Этот, — ответил маг и, достав из-под своей подушки увесистый кошель, швырнул его на постель Степана.

Несмотря на ужас от осознания содеянного, Голушко развязал кошель и высыпал его содержимое на кровать. Крупные серебряные монеты образовали горку.

— Двести шкелов для тебя сохранил по дружбе, — прокомментировал Алак. — Твой аванс.

— И что мне теперь с ними делать? — растерянно, как ребёнок, спросил Диргиниуса Голушко.