Дмитрий Скиф - Чёрный менестрель

— А с Вас, с магов, денег никто и не просит! От вас ни файербола, ни ледяной стрелы бесплатно не дождешься — пробормотал Лоурик, и спросил уже громко:

— А почему мы ей вообще деньги должны платить? После того, как мы её эта… ей деньги уже не понадобятся.

— А хорошие похороны с памятником из мрамора, думаешь, стоят дёшево? — возмутилась Лутка.

— Заткнись, канонир! — возмутилась Харва, молоденькая девушка из команды тримарана, — ты нам ещё прошлый раз пыталась продать место на городском погосте. Как будто мы не знаем, что у тебя двоюродный дядя смотритель местного кладбища. И не нужно говорить о родственных чувствах! Какой ты «скромный процент» хочешь получить с похорон?

— Да что вы, девочки, какие деньги!? — неискренне удивилась Лутка, — я просто хочу, чтобы у этой жертвы мужского произвола была хорошая могила! Вот, например, памятник из мрамора, такой весь белый, белый, а на нём…

— А ей уже не будет всё равно, где лежать? — ядовито спросила Снурия.

— А давайте её саму спросим, какими она хотела бы видеть свои похороны! — патетически провозгласил Глакер и тихо добавил:

— На участии в похоронной процессии мага-криоманта, не безвозмездном, само собой, я в любом случае настаиваю.

— Особенно если учесть, что ты единственный маг-криомант на всю округу, — возмутилась Уинди, — на метеомага, чтобы во время похорон не было дождя, также придётся потратиться.

— И не стыдно тебе? — тихо спросил Диргиниус коллегу. — От Глакера я что-то подобное ожидал, но от тебя…

— А что такого? — изумилась Уинди, — мне, в отличие от почти уже покойной, ещё жить и жить.

— Извините, — робко поинтересовался Голушко, и тут же в зале постоялого двора настала тишина, — а почему её просто страже не сдать?

— Господин капитан, сэр, но так не принято! — возмущённо проговорил Билко, пока все остальные только негодующе таращились.

— Кем не принято, сержант? — уже с металлом в голосе спросил Степан.

— В соответствии с уложением о наказаниях города Тулевотид, — канцелярским тоном начал Шпикэрс, — командиры вольных рот имеют право самостоятельно вершить суд на злоумышляющих против них, если задержат таковых с поличным.

— То есть участь этой особы должен решать я? — уточнил Голушко.

— В течение суток после того, как её схватили, — да, — всё тем же тоном ответил Шпикэрс, — а затем, если наказание не будет определено, то злоумышленника необходимо передать городской страже для справедливого суда и уплатить пошлину в размере десяти золотых на судебные издержки.

— Поэтому мы стражу и не позвали, — объяснил Депупан, — стражники сразу деньги потребуют.

При упоминании пошлины в Степане сразу проснулись поколения домовитых прижимистых предков, которые стали нашептывать своему нерадивому потомку, чтобы он поторопился с решением.

— Так-так, другие мнения есть? — грозно спросил Голушко и осмотрел зал.

— Продайте её мне в рабство… — начал было хозяин постоялого двора, но продолжить не дала супруга:

— Я тебе, кобелина, заведу молодую рабыню, давно скалкой не получал?

Дождавшись, когда стихнет смех, Степан спросил:

— Ещё есть предложения?

— Отпустите меня, пожалуйста, — дрожащим голосом и со слезами на глазах пропищала будущая жертва мужского произвола.

— Тихо, — надавив воровке на шею, зло прошипел Билко, — тебе слова не давали.

— А может её просто разложить на лавке, благо штанов на ней уже нет, дать полсотни горячих и вышвырнуть отсюда? — предложила Хиир.

— Не надо, — захлюпала воровка, — я честно не буду больше.

— Чего не будешь? — спросил кто-то из наёмников.

— Чужое брать…

— Как будто родители тебя этому не учили? — укорил её всё тот же наёмник.

— Учили, да померли в прошлом году.

— А сколько тебе лет, хм, чудо? — спросил Голушко.

— Четырнадцать… будет.

Тут в голове у Степана что-то переклинило, и он вспомнил, что по «самым гуманным законам» уголовная ответственность начинается именно после четырнадцати.

— Вот что, Хиир, — велел Голушко, поднимаясь с табурета, — забирай-ка её к себе арбалетчицей, а я спать пошел.

— Повезло тебе, девка, отходчивый у нас капитан, — сказал Билко, развязывая на своей недавней пленнице верёвки, — но учти, попробуешь сделать что-нибудь не так и…

Ребана лежала на полу и ревела белугой. Слёзы катились в три ручья. «Почему я такая неудачница?», — не прекращая плакать, думала она. «Никто, никто в моём роду, на протяжении двенадцати поколений, не попадался! А я, как последняя дура, попалась на первом же деле! И главное, помощи от клана не дождешься! Мало того, что я не стала, по словам учителя, „обустраивать гнездо“ для какого-нибудь парня из клана, сына высокопоставленных родителей, так ещё потребовала отпустить на дело, чтобы сдать экзамен и получить права подмастерья, и вдобавок этому рыжему… врезала. И вот итог, раз экзамен провалила, значит не в клане, а раз не в клане, значит никто не заступится. И ведь даже учитель не поможет, зачем ему ссорится с одним из глав ночной охоты, а после того, как я набила морду этому рыжему…».

«Впрочем, я ещё легко отделалась», — продолжала думать Ребана, когда несколько успокоилась. «И правда, могли бы пустить по кругу. А их там мужиков сто — точно смерть, а если выживешь, то либо в омут головой, либо в петлю. Впрочем, может, я ещё зря радуюсь. Что это за арбалетчицы такие? Хорошо, если котлы чистить да одежду стирать. А может им ещё и в поле нужно мужиков ублажать, как весёлым девицам из маркитантского обоза? Хотя весёлым девицам легче, они в тепле, да под крышей. А придётся с вольниками шастать, в грязи да под дождём, так будешь их ублажать во время привала на виду у всех…», — здесь неудавшейся воровке стало себя так жалко, что она вновь заревела и пару минут вообще ни о чём не думала…

«А впрочем, будь что будет», — решила Ребана проревевшись, свернулась калачиком и уснула.

— Рота, подъём! — сквозь сон услышала Ребана, но вскочить её заставила не команда, а пинок под зад от Хиир.

— Теперь ты в Гвардии Валлинора, деточка, и всё должна делать по команде! — злобно прошипела Хиир.

У непосредственной начальницы Ребаны было отвратительное настроение и это не мудрено. После обязательной для всех бойцов вольной роты утренней зарядки все могли заниматься своими делами, как-никак месяц Любви на дворе, и только ей придётся заниматься с соплячкой, которая и арбалета-то в глаза не видела.

Получив ещё десять пендюлей и два подзатыльника, Ребана наконец поняла, что от неё требуется. По счастью она спала одетой (брюки ей вернули перед тем, как запереть в пустой кладовке), так что одеваться за сорок пять секунд ей не пришлось.