Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Сurrent music: В. Шаинский — Белогривые лошадки

Рак Шепталло отмерил семь раз, потом поднял левую клешню и сделал несколько точных, продуманных разрезов. Жук-рогач ухватил щетинистыми лапками края ткани. Мышь Лизетта метнулась к дятлу с нитью в зубах. Дятел подал ей подходящую иголочку. Мышка ловко вдела нитку в ушко и, растопырившись вся, за шовчик принялась.

Девочка с голубыми волосами смотрела на их работу, сладко улыбаясь. Она была довольна собой. Умница Мальвишечка придумала способ обзавестись обновкой — и вместе с тем наказать Артемона через это. Наказать хорошенько, хорошенечко так наказать, лишить самого слатенького.

Портные шили Мальвине новую юбку. Шили не из чего-нибудь, а из эстонского полкового знамени, найденного в комнате воинской славы. Знамя было изготовлено из какого-то древнего материала, который не мялся, не пачкался, не горел, не намокал в воде, и, что особенно радовало Мальвину, не впитывал никаких запахов. Возбуждало её то, что юбка и пара трусиков, сшитых из знамени, могли лишить Артемона главного удовольствия — нюхать её одежду и нижнее бельё, соприкасавшееся с ароматной писечкой. Мальвина представила себе, как глупый пёс роется носом в тряпочках, тщась уловить хоть нотку любимого аромата- и в груди у неё расцвели розы, розы чистого блаженства. О да, Артемон будет страдать! Мучиться, выпрашивать каждый лишний вдох, каждую возможность понюхать хотя бы ножки. Ах, хорошо! Конечно, она будет немножко позволять ему дышат собой. Совсем немножко, только чтобы подразжечь аппетит — то есть заставить страдать ещё, ещё сильнее. Мальвина ценила это тончайшее удовольствие — изводить ближнего, лишать его самого желанного, держать на голодном пайке, заставлять терпеть и мучиться. Это было как землянику из лукошка кушать — по ягодке, по ягодке. Мальвина почти чувствовала эти ягодки во рту. Кисло-сладкие, душистые, как детские пальчики.

Недовольно загудел пульт. Следящая аппаратура базы обнаружила вблизи периметра необычный объект.

Позевнув и недовольно поморщившись, Мальвина переключила изображение с панорамного на фокусированное.

Всё пространство экрана занял одинокий дуб, на полянке дальней росший вольно. На нём среди ветвей висело на верёвке вниз головой что-то хомосапое. Впрочем, хомосапым это существо можно было назвать ну очень условно: оно скорее напоминало большую деревянную куклу. Подстроив оптику, Мальвина разглядела на плоском животе существа изящно выполненную надпись «pr'sent» и символическое изображение короны.

Мальвина немного подумала. Вероятнее всего, где-то поблизости появился новый анклав, и местный авторитет пытается завязать отношения. Существо на ветке — скорее всего, переговорщик. Повесили его, чтобы продемонстрировать лояльность и безопасность. Впрочем, не исключено, что это ловушка. Кто-то узнал, что их тут всего двое. Если пробраться внутрь, можно попытаться захватить базу. Попытка не пытка. А может, оно заминировано? Старинное оружие кое-где всё ещё попадалось. К чему привязана эта верёвка с другой стороны?

В синекудрой голове прорисовался план действий. Банальный, но надёжный. Осторожно снять с ветки существо, привести в чувство, допросить.

— Артемо-о-он! — закричала Мальвина.

На пороге, трепля ушами, появился Артемон. Нижняя часть тела его была идеально выстрижена: после применения воспитательных мер гусь-цирюльник стал очень стараться. Гусь-эпилятор тоже познал, что лениться и халтурить не следует. Так что у Артемона сверху всё было расчёсано ну просто збс, а кисточка на хвосте имела идеальную форму и была украшена чёрным бантом. На передней лапе красовались часы белого золота.

У пуделя было отличное настроение. Вчера ему посчастливилось найти в мальвининой спальне комочек туалетной бумаги {271} , которой она подтёрлась после очень влажного сна {272} , а потом забросила в угол. Клочок пах так, что Артемон ночью выхватил несколько потрясных сеансов, от которых у него сейчас яички ломило. О коварных планах Мальвины он и не догадывался.

— Слушай, пёсик, — начала Мальвина и дала вводные.

— Готов! — бодро сказал Артемон, лихо развернулся и отправился исполнять.

Для начала он расшевелил муравейник. С муравьями Мальвина управлялась на отличненько. Муравьи вообще очень подходили для внешнего воздействия — что один, что тысяча. Проблема с ними была в том, что в крошечных их головёнках не помещалось больше одной мысли, но уж за неё-то они держались крепко. Как правило, это были указания матки, передаваемый через одоратический фон. Чтобы ими управлять, нужно было сначала их напугать и озадачить. Артемон обошёлся по-простому — сначала облаял муравейник, а потом на него наступил. Муравьишки забегали, заметались. Потом перед муравейником стало выстраиваться каре: это Мальвина перехватывала управление. И наконец четыреста муравьёв твёрдым шагом пошли по тропинке, ведущей к дубу.

Долго ждать не пришлось. Муравьи влезли на дуб и сомнительную верёвку перегрызли. Безо всяких последствий: ничего не взорвалось, не загорелось. Пудель поймал падающее тело и понёс на базу.

После осмотра выяснилось, что существо — типичный доширак, судя по всему — бамбук по основе. Признаков жизни оно не подавало.

Скобейднувшись сквозь зубы, Артемон пошёл искать лекарей.

Изо всех электоральных приобретений, которые сделал пудель в Передреево, лекари оказались самым никчёмными и проблемными.

Жаба отрекомендовалась специалисткой по спортивному массажу. Мальвина было обрадовалась, но после первого же сеанса была разочарована крайне: холодные, влажные жабьи лапки не доставили ей никакой приятности. Она уже собралась учинить жабе маналулу, но помешал Артемон. Он был категорически против любых массажистов: телом Мальвины он предпочитал заниматься сам. В итоге жабу просто прогнали с глаз долой. Теперь она обитала на втором уровне, в холодной и сырой комнатёнке, которой кончался коридор 2-А. Там она жила насыщенной внутренней жизнью — то есть спала, ела (червяков ей добывали кроты, замороченные Мальвиной), а в оставшееся время пялилась в темноту. Впрочем, какая-то польза от неё всё же была: она растирала спинку дятлу-закройщику.

Сова-психоаналитичка ничего лечить не умела, но могла вести многочасовые беседы про детские травмы. Мальвину это пару раз развлекло, потом прискучило. Артемон, напротив, её терпеть не мог и хотел забить, но Мальвина — чисто из вредности — не позволила. Тогда он просто выдрал психоаналитичке хвост. С тех пор та предпочитала тусоваться где-то в зарослях на периметре. Не забывая, впрочем, регулярно являться за кормёжкой.

Богомол-травник остоебал совершенно особенным образом. Этот народный целитель презирал всякую теорию и верил только фактам. Он всё время повторял, что главное — опыт. И следовал этому: постоянно ставил опыты на себе и на окружающих, леча их не так, как нужно, а так, как ему лично интересно. На жабе он испытал изобретённое им средство от бородавок, намазав ей спинку, пока та дремала. Мышку Лизетту, маявшуюся животом, он лечил суппозиториями с хреном и перцем. Раку Шепталло он ставил горчичники и припарки — безо всякого, впрочем, толку. Если бы Мальвина это знала, богомолу бы пизда пришла. Но Артемон его покрывал — поскольку лекарь соорудил из всякого хлама самогонный аппарат, поставил бражку и клятвенно обещал в самое ближайшее время заняться всякими настойками и наливками. Пуделя это волновало в связи с близящимся истощением запасов коньяка.