Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Сову Артемон нашёл ровно там, где искал — в зарослях. Она сидела на суку и рассказывала жуку-рогачу про эдипов комплекс. Жук пёрся. Артемон разрушил эту идиллию, выкинув жука, а сове приказав мухой лететь к Мальвине.

Лекаря-богомола пудель отловил в траве: тот самозабвенно выкапывал огромный корень козлобородника. Получив вразумляющий поджопник, он поскакал к базе.

Что касается жабы, её разыскивать было не надо. Её достаточно было разбудить. Как известно, лучший способ разбудить жабу — наступить ей на лапку. Что Артемон и сделал. Со своим удовольствием, чоужтам.

Буратину — не будем томить и интриговать читателя: да, это был именно он — принесли в коридор 2-Г в бывшую воспитательную. Там его крепко привязали к скамье для порки. Мальвине принесли табуретку. Та устроилась на ней со всем возможным удобством, после чего велела звать сову — для осмотра.

Приосанившаяся сова, бросив оценивающий взгляд на Буратину, заявила:

— Очевидно, перед нами ярко выраженный невротик с инфантильной потребностью в бунте или зависимости. Телосложение и черты лица указывают на травму отвергнутости {273} . Длина носа символизирует сексуальную депривацию, связанную с размером пениса, а также символическим обесцениванием. Можно также предположить пограничную личностную ориентацию, нарциссическую патологию, проективную идентификацию и…

— Он живой? — перебила её излияния Мальвина.

Сова была психоаналитиком и с обычной медициной её интересы не пересекались. Она с трудом припомнила, что у живых существ обычно стучит сердце. Поэтому она величественно приблизилась к Буратине и приложила ухо к груди — почему-то справа. И ничего не услышала.

— Пациент скорее мёртв, чем жив, — осторожно сказала она. — Полагаю, причина — фрустрация, порождённая кризисом идентичности.

Следующая была жаба. Она долго мяла влажными лапками тело Буратины. Потом выпучила глаза и впала в раздумье.

— Здоровый какой парень, — проквакала она. — Кожа упругая, гладкая, без трещин. Дельты прокачанные, икроножные просто отличные. Но мышцы забиты, возможна крепатура {274} .

— Он жив хотя бы? — перебил Артемон.

Жаба пощупала пульс и вроде как что-то такое нащупала.

— Пациент скорее жив, чем мёртв, — обнадёжила она. — Сердце у него здоровое, вот что я думаю.

Следующим был богомол. Он осторожно потрогал Буратину в нескольких местах. Диагноза он ставить не стал, а сразу приступил к практически предложениям.

— Предлагаю, — сказал он, — проклизмить это существо суспензией из заячьего помёта и свежей жабьей слизи {275} . Помёт у меня есть, вчера как раз собирал.

— Зачччем? — не поняла сова.

— Посудите сами, — начал богомол. — Пациент либо жив, либо мёртв. Если он жив, то после клизмы он либо останется жив, либо не останется жив. Если не останется — зачем нам нужно хилое, никчёмное существо? А если останется — точно до старости доживёт. Теперь допустим, что он умер. После клизмы он или оживёт, или не оживёт. Если не оживёт, мы останемся в том же положении, что и сейчас. А если оживёт, это будет интереснейший научный результат. Насколько мне известно, после суспензии подобного состава ещё никто не оживал. Вот обратное случалось неоднократно…

В словах богомола была определённая логика. Однако сова очень хорошо запомнила, как богомол испытал на ней отвар сурепки с болиголовом. С тех пор к любым экспериментам богомола она относилась с априорным недоверием.

— Шшшарлатанство, — сказала она, взмахнула крыльями и взмыла ввысь, чтобы не получить пизды: богомол умел драться.

Тут до жабы дошло, что в случае принятия предложения слизь будут соскребать с неё. Единожды пострадавшие бородавки надулись и зачесались.

— Какакокое отвррратительное невежество! — квакнула она и, шлёпая животом, запрыгала вон из помещения, чтобы уберечь любимую спинку. Впрочем, далеко она не упрыгала, а спряталась под дверью.

Мальвина надула губки. Лекарь-богомол это заметил, на всякий случай прикинулся сухим сучком и постарался не отсвечивать. Вид у него стал такой, будто его тут нет вообще.

— Так мы будем его в чувство приводить? Или чего? — нервно спросил Артемон, показывая на распростёртого бамбука.

— Ну если вы настаиваете именно на приведении в чувство… — богомол немедленно ожил. — Нужно как следует взбодрить его организм. Я бы предложил растирание ядом апсисовой гадюки, у меня найдётся капелька… Ну или можно испробовать бобровую струю, сиречь касториум. Это секрет желёз…

— Яюшки! Железы не трогайте! — внезапно заорал Буратина и страшно задёргался, забился в путах.

Надо сказать, что деревяшкин, снятый с дерева, уже давно пришёл в себя. Он просто этого не показывал. На то у него были вполне извнительные причины. Он чувствовал, что связан. Вокруг слышались незнакомые голоса. Ему было понятно, что его схватили и он чей-то пленник. Непонятно было, кто это сделал и зачем. Поэтому он лежал зажмурившись, слушая разговоры и пытаясь хоть что-нибудь понять.

Однако слово «касториум» и упоминание желёз его взволновали крайне. Он решил, что его собираются опустить до электората, а для начала — кастрировать. Такая перспектива его не улыбала. Поэтому он стал активно возражать, не дожидаясь, пока ему что-нибудь отрежут.

Мальвина хихикнула.

— Похоже, наш гость чувствует себя неплохо, — сказала она. — Вот только много шумит. Артемон, объясни гостю, что надо себя вести прилично. Для начала сломай ему нос.

Артемон подошёл к трепыхающемуся Буратине и крепко взял его за отросшее носопыгало.

— Не надо!!! — закричал бамбук как можно громче. — Я буду умненький! Благоразумненький!

— Будешь, будешь, — пропела Мальвина. — Когда у тебя не будет носика. Артемон, ты что-то там копаешься.

— Щас, — сказал пудель и сильно потянул Буратину за нос.

На сей раз спасительной зарубки на носу не было. Деревяшкину грозила очччень неприятная травма. Он орал и выгибался что есть сил, пытаясь ткнуть носом в Артемона.

— Простите, — неожиданно сказал богомол, — в силу строения носа этого существа весьма вероятно разрушение черепа. Тогда оно умрёт.

— Отпусти, — приказала Мальвина Артемону. — И отоварь его по почкам. Чтоб почувствовал.

Буратино глухо взвыл, когда пудель крепко ударил его в бочину. Но сразу же замолчал.

— Так гораздо лучше, — констатировала Мальвина. — Приступим. Как тебя зовут и кто ты по основе?

— Буратиной меня кличут, — сказал доширак. — Основа бамбук, прошит сосной. Тиной ещё прошили меня, — вспомнил он, — это когда ребилдили.

— Ты проходил ребилдинг? — заинтересовалась Мальвина. — Ты изделие?

— Вроде того, — деревяшкин отвечал охотно, радуясь, что оскоплять его вроде бы не собираются. — Я из ИТИ. На индивидуальном. Папа у меня доктор Коллоди, он здоровский, только ругается очень…