Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 3: Зверь [СИ]

Да, они сейчас в человеческой форме. Да, они безоружны, да и не умеют особо владеть оружием, только клыками, когда те отрастают. Но Йен смог убедить их — не в клыках их сила. В звериной сути, в звериной ярости.

И да, они, прыгнувшие, скорее всего, погибнут. Но унесут за собой так много, как смогут.

А виверны, сбросив всадников, взмывали в небо и мчались к той части войска, которая еще не вошла в ущелье. Там вивернам как раз есть где развернуться. Там можно упасть с неба, на развороте снести сразу нескольких противников тяжелым ударом хвоста, вторым ударом разнести их хлипкие деревянные катапульты на полозьях, взмыть вверх и снова упасть. Да, виверны тоже выживут не все. Но хорошо, что он не колдун, а они — не его химеры.

Он не чувствует боли никого из них. Он просто отдал приказ. Он просто послал их на смерть.

И все они послушно выполняют его волю. Они не могут иначе — он Затхэ.

Снежные все еще держали удар, не выпускали противников. Рассыпались, разлетались мерцающими снежинками, вновь поднимались и вновь бросались в бой. Йен не видел, что творится за их спинами. Слышал: рев, лязг, грохот, крики. Он мог бы посмотреть, но не тянулся.

Вдруг понял: он не хочет смотреть.

Даже на творящееся прямо перед носом не смотрит — использует излюбленный фокус Тейрина: смотрит сквозь. Наверное, не просто так у Тейрина этот взгляд. Мальчик не хочет видеть многого из происходящего вокруг него, и мальчик делает вид, что не видит.

“А почему? — спросил у себя Йен и отступил еще на несколько шагов: великаны вновь продвинулись, выпуская из-за спин нескольких своих соратников. Ничего, всех не выпустят, не успеют. — Почему он не хочет видеть? Почему я не хочу?”

Да, красная кровь на белой шерсти никогда ему не нравилась, вплоть до легкого отвращения. Но сейчас — сейчас было другое. Как он только что подумал? Ему не больно? А точно не больно?

Потому что вот это, внутри, это, кажется, как раз то, что люди называют болью.

“Кажется, впервые”.

Вместе с Затхэ, оказывается, пришла не только неконтролируемая ярость. Вместе с ним пришла и боль. Возможность чувствовать боль. И теперь эта боль поднималась из глубин. И теперь Йен уже даже не думал задавать себе вопрос, хорошо или плохо происходящее, потому что впервые не просто знал — чувствовал: плохо.

Кровь на белой шерсти — плохо.

Напрасные жертвы — плохо.

И что он стоит в стороне — тоже плохо.

Он силен, он настолько силен, что силу эту едва может сдержать. Так зачем ее сдерживать?

“А если меня убьют? — снова напомнил он, но сделал твердый шаг вперед, потому что на самом деле уже все решил. И конечно же, беспечно возразил себе. — Не, не убьют!”

Сделал еще один твердый шаг.

И неуверенно добавил про себя: “Не должны”.

Взвыл предсмертным воем еще один волк, не успев рассыпаться снежинками.

Йен побежал.

Перед тем, как прыгнуть, перед тем, как вместе с ним взметнулся снег, а ветер лег под ноги, чтобы подбросить выше, чтоб он долетел, достал, еще одна мысль успела пронестись в голове за удар сердца.

“Так вот, оказывается, как себя чувствует Нивен, когда совершает очередную глупость”.

Он давно понял, как Нивен думает. Но только сейчас — почувствовал. Это очень легко. Как будто только что на плечах лежала тяжесть мира, а на руках была кровь, словно выпачкался, схватившись за свалявшийся мех, и даже запах чувствовал — запах смерти, мокрой шерсти, крови на снегу. А потом — раз, и всё. Потом всё прошло. Потом он решил.

Жаль, не все решению даются так же легко.

Йен кувыркнулся, вышел на колено прямо у ног великана, занесшего было меч для очередного удара. Подбил того под ноги, опрокинул на спину, прыжком оказался сверху. Великаны, зараза, все в броне. Не пробьешь так просто. Нет времени собирать силы для удара, потому что второй, рядом, уже заносит меч — теперь не над волком, над Йеном. А волк, что прыгает сбоку, чтобы помочь Йену — был бы сбит камнем из пращи, но вовремя рассыпается снегом.

Еще одним прыжком Йен добирается до головы противника, срывает шлем, швыряет им в сторону второго, с мечом, и тот, пошатнувшись, падает — потому что на него теперь уже с двух сторон бросаются волки.

"А он еще шлем не победил…"

— Чего… улыбаешься… — выдыхает великан и мощным ударом в грудь сбрасывает Йена с себя.

Йен легкий.

Он может быть таким же, как великан, полновесным и тяжелым, он может быть любым сейчас. Но он помнит: ему нужно выжить. Значит, нужна скорость. Значит, легкость.

Слетает с груди великана, но тут же оказывается на ногах.

Великан вскакивает почти так же быстро.

— Жалею, что Весло оставил, — сообщает ему Йен и улыбается шире. Великан хмурится. Видно, что злится, потому что ничегошеньки не понимает. Ну, вылитый папа!

Цедит сквозь зубы:

— Ты — мой! — и рвет из-за пояса огромный меч.

— Ты это… — говорит Йен. — Ты так заигрываешь?

Великан делает шаг вперед. Замахивается для удара. Йен уходит в сторону, лезвие рассекает воздух рядом, а Йен — уже лицом к противнику. Коротко выбрасывает руку ладонью вниз — и в лицо великану летит снег из-под руки, слепит на мгновение. Мгновения должно хватить, чтобы перехватить следующий, почти слепой, удар.

Вокруг рычит и воет. Кажется, трещит скала. И дрожит под ногами земля.

Йен улыбается и знает — точно знает — он сейчас в правильном месте. Он все делает правильно.

Разве что строго напоминает себе: “Это ты, конечно, молодец, а теперь главное — не умри”.

***

Пальцев Нивен не чувствовал уже давно. Теперь, кажется, пришла пора ног.

Совсем недавно они еще жутко болели, а сейчас — и их будто нет. Спину он еще чувствовал, спина — деревянная, но деревяшка тонкая, вот-вот переломится. Ведь это так просто: лечь на грифона, прижаться к перьям, обхватить.

Грифон теплый…

Закрыть глаза.

Совсем на чуть-чуть, просто чтоб отдохнули.

Иногда, будто издали, он то ли слышал, то ли представлял себе голос Ух’эра.

“Слышу, — упрямо повторял себе. — Я его слышу. Я ж не совсем идиот — чтобы такую дрянь еще и представлять…”

— Что ты делаешь? — шептал Ух’эр. — Ты не долетишь… Один — не долетишь…

Нивен усилием воли открывал глаза.

Но те закрывались снова.

От холода сводило зубы.

Он и раньше замечал, какой сильный ветер здесь, в небесах. Но никогда не знал, насколько ветер холодный.

Нивен раньше не чувствовал холода.

— Ты еще и полдороги не одолел, мальчик с косичками, — тихо смеялся Ух’эр где-то вдали. — А уже не можешь ничего… Ты никто… Ты слаб…

— Отстань! — цедил сквозь сведенные зубы Нивен, но знал: Ух’эр, если это он, прав.

Нивен не долетит.

— Ты че-ло-век, — нараспев напоминал Ух’эр. — Одно слово, мальчик. И все изменится. Мы поможем…