Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 1: Башня [СИ]

И сейчас оно, кажется, достигло пика.

Потому что от боли в плече хотелось тихо выть. И совсем не хотелось шевелиться.

“Наверное, так ее чувствуют люди, — подумал Нивен. — Боль”.

Наверное, он начал умирать еще тогда, после первого ожога. Он просто умирает дольше, тяжелее, чем любое нормальное существо.

“Не хочу, — сказал себе Нивен и попытался сесть. — Не здесь. Не сейчас”.

И снова упал на спину. И снова уставился на потолок, сжимая плечо.

И подумал: может, рыжий прав? Может, ему нужно просто отдохнуть? Как рыжий сказал? Прийти в себя. Ведь если Нивен начал чувствовать боль, как люди, может, и усталость он по-человечески чувствует?

Он врал себе. И врал себе сознательно. Надежда проснуться была слабой. Но подняться на ноги сейчас он не мог. Лишь подумал с горькой насмешкой: “Так, глядишь, в человека превращусь. И устаю, и кричу уже по-человечески”. И закрыл глаза. Спасительная тьма тут же окутала мягким теплым туманом, подхватила, понесла на волнах.

“Хорошо, хоть сны человеческие не снятся, — улыбнулся он, засыпая. — Что бы им там ни снилось...”

***

Дождь колотил по крыше. Нивен спал.

Из дома Бордрера выехала повозка. И несколько человек с оружием наперевес вышли из черного входа — прочесать близлежащие территории.

***

В покои Тейрина вошел Риирдал.

***

Шаайенн, подбрасывая в ладони окровавленную серьгу, открыл дверь таверны в Туманном переулке.

Бордрер шагнул в просторные покои и поежился. Здесь было слишком много пустого пространства — ощущалась неприкрытой спина. Казалось, вот-вот кто-то сзади всадит нож. А учитывая обстоятельства, основания опасаться такого исхода у него были весомые.

Конечно, тут Нивен не появится, не должен появиться — слишком светло для него, а он лучше сдохнет, чем рожу свету покажет. Но это были резонные, рациональные мысли, а холодок меж лопаток, что появлялся при каждом визите сюда, был иррациональным. И сейчас — сильным, острым как никогда.

И пол, и стены здесь были холодными, белыми, мраморными. Небольшой деревянный стол посередине помещения казался неуместным, лишним. Зато сидящий за ним Тейрин вписывался прекрасно. Такой же холодный, как все вокруг. С ледяными глазами цвета неба, в которых Бордрер уже даже не пытался найти ничего человеческого.

Нечеловеческого тоже.

Бордрер знавал многих монстров, но Тейрин был не одним из них. Тейрин был куском льда. И лишь лед был в его глазах.

И сейчас он был не один. Сидел, откинувшись на спинку своего кресла, глядел на гостя, сидевшего напротив. Подбрасывал в ладони белый камень — любимую игрушку.

Бордрер подумал, что игрушки — это единственное, что любит в этом мире Тейрин.

У Тейрина нет слабостей, давить не на что. Потому что если игрушку сломать, он возьмет новую. А камень этот чертов не сломаешь. Его и в руку не возьмешь — Тейрин из своей ладони не выпускает.

— Повелитель, — позвал Бордрер, остановившись в дверях. Тейрина иногда нужно было окликать — он мог надолго засмотреться в стену. Или на доску свою. Или в белую штору, что закрывала полстены, и Бордрер был дорого заплатил за то, чтоб узнать, что там за ней. Но рядом с Тейрином всегда были его люди. И Бордреру казалось, к шторе приставлен отдельный охранник, который вечно следит за ней, даже когда Тейрин уходит спать. Если он, конечно, вообще спит.

Нивен вон почти не спит. Дрянь такая.

Бордрер сплюнул бы под ноги, но тут не то что плевать — дышать было страшно. Слишком все белое.

Правда, не в этот раз. В этот раз к столу Повелителя вели грязные следы, оставленные гостем. Ноги он не вытер. И ноги все еще были при нем. Что определенно означало, что гость Тейрину важен. Обычно он не терпел грязи рядом с собой, как и всех, кто ее приносит.

Сам Бордрер полчаса вытирал ноги, потом мыл руки, а плащ оставил слугам у входа. Чтоб ни капли дождевой воды на пол не пролилось.

Тейрин медленно перевел на него взгляд. Долго задумчиво смотрел. Гость тоже развернулся, и Бордрер увидел — у того рука висит на перевязи. Волосы светлые, глаза — голубые, ни дать ни взять старший брат Тейрина. Старший и чуть более живой. С острым внимательным взглядом, будто пытается глянуть насквозь.

“Еще родственников мне тут не хватало”, — сварливо подумал Бордрер. В шутку подумал — он знал, что Тейрин всегда один. Близких у него нет.

Разве что этот камень.

Гость был крупнее Тейрина и выше Бордрера, вширь-то сейчас вряд ли кто Бордрера обгонит, возраст уже дал о себе знать, возраст и тяга к хорошей вкусной пище...

А гость — в плечах широк, но подтянут. Сквозь бледную кожу на щеках проступают смутные веснушки, короткие светлые волосы взъерошены, весь он — взъерошен. Будто бежал куда-то, падал, снова бежал, а потом — раз! — и грохнулся за стол к Тейрину. Сапоги в грязи, плащ висит на одном плече, второе - перевязано, будто бы наспех. Ногти короткие, грязные. И кривые — словно искусанные.

— Бордрер, — кивнул Тейрин, приветствуя и приглашая войти одновременно. Потом кивнул на гостя и представил его. — Риирдал, Охотник из Даара.

“Из Даара, ясно, — подумал Бордрер. — Тогда всё ясно. В Дааре все, говорят, такие дикие”.

Даар был загадкой. Тайной. Что происходит в Дааре, толком и не знал никто. От нормальных людей Даар скрывали высокие горы, перелезть которые решится лишь безумец. Они, даарцы, когда-то перелезли. Выгнали зверей и великанов, приручили виверн, договорились с гномами и построили город на скале.

Говорили, даарцы пытались подняться на Гъярнору — гору, где когда-то жили боги. Сами вздумали стать богами. Говорили, что даже поднялись. И возможно, именно там теперь стоит каменный дворец, который никто никогда не видел. И даарцы впитали силу богов, и теперь никого и ничего не боятся. И не нужно им тоже ничего. Кутаются в шкуры убитых волков, превращаются в зверей сами, как на небо выходит полная Рихан. И с великанами их женщины спутались — потому огромные стали получаться.

И с ветрами договорились. Как иначе объяснить, почему их до сих пор с тех скал не посдувало к чертовой матери?

И каждый новый король Даара берет себе имя в честь своей страны.

И кто их там разберет, который у них сейчас король. Или то все один и тот же — бессмертный. Полубог же.

О Дааре много говорили. И Бордрер совершенно не знал, чему из этого можно верить. В божественную силу не верил определенно: он и в самих богов не верил. Не было их никогда, считал он, пустые сказки для детей. Глупости.

А оборотни и великаны — это вполне может быть. Смешения кровей под запретом в цивилизованных странах. А дикарям никто не указ. Лишь бы не воевать с ними — этого он боялся больше всего. Невозможно воевать с неведомым: не знаешь, куда бить.