Николай Грошев - 0 - Тёмная стена

-Малой. – Представился Лёха.

-Мы в курсе. – Сказал мужчина, видимо, являвшийся паханом этой камеры, этаким самым уважаемым человеком, который следит тут за порядком и не позволяет людям жить по беспределу, выполняет роль исполнительной власти – роль руки закона.

В унисон с его словами, трое других жильцов камеры, кивнули головами. Два достаточно мускулисты, подтянуты, чем-то похожи друг на друга. Третий пожилой, худой, выглядит так, словно только-только вернулся со смены на продуктовой базе, где мешки с картошкой разгружал.

-Вон там устраивайся. – Мужик показал пальцем на второй ярус нар, в стороне от выхода.

Тут любопытная деталь имелась.

В камере три двухъярусные кровати. То есть, на шесть человек. В камере их тоже шесть. По идеи, его некуда положить? Нет, всё не совсем так. Все кровати стоят ближе к окну и две из них свободны. Птицы в кроватях не спят, птицам они не нужны. Так что две остаются свободными, несмотря на то, что двуногих тут заметно больше, чем кроватей.

Лёха кивнул, подошёл к кровати, развернул свёрнутый матрас.

-Не парься, шконарь чистый, день как вертухаи заменили всё барахло.

-Ку-карекууу!!! – Не к месту крикнула птица с насеста. Мужик мрачно туда глянул, пожевал губами, потом снял оба тапка и один за другим бросил в птицу. Оба попали точно в цель и, взмахнув крыльями, птица навернулась за бордюр. – Маша, не сложно если, принеси.

«Маша», поспешил выполнить «просьбу» - потому что должен он был это сделать, согласно местным порядкам, и просьбой это не являлось, несмотря на тон, коим слова были сказаны.

Нацепив тапки, пахан снова обратился к Лёхе.

-Я Мага. – Кивком показал на остальных. – Симон, Герзо, Шаман, Лаваш.

Лёха снова кивнул, своё прозвище он уже назвал, а петухов представлять никто и не собирался – не той он масти, что б представлять их ему, а его им. Но и не той, что б, как говорится, с блатными водку пить. Видимо, Мага понял его мысль.

-Не понтуйся, Симон мне помогает, остальные пацаны сидят, уважая понятия.

Он ответил очередным коротким кивком, давая понять, что ему всё ясно – Мага решает вопросы и обеспечивает порядок, Симон его хороший товарищ, который помогает с нелёгкими обязанностями Маги, и потому пользуется большим авторитетом. Все остальные мужики, с них спрос простой и ответ такой же. И он, вроде бы, относится к ним, к таким же мужикам…, или уже нет? Что-то было такое во взгляде Маги. Что-то, что Лёха не смог прочитать.

-А ты в натуре молчун. – С некоторым недовольством заметил Мага. – Как с зоны к нам на кичу передавали, так и есть – Немой тебе бы больше подошло.

Лёха пожал плечами. Симон, один из более-менее мускулистых парней, ухмыльнулся и весело как-то посмотрел на Магу. Тот ответил непонятным взглядом, после которого Симон взгляд отвёл и улыбаться перестал. Что-то определённо изменилось – его воспринимают как-то иначе. Он не рядовой представитель честного зековского коллектива, но и не из авторитетной его части.

Так каков же его статус, мать их? Лёха слегка приуныл и на его лице эмоции сии, опытный сиделец, с авторитетным прошлым и настоящим, прочёл так же легко, как ярко светящуюся неоновую вывеску ночного магазина.

-Тебе объяснили? – Спросил Мага, спустя какое-то время. – Ну, от Славяна тебе что-нибудь передавали? Ты тему свою понимаешь?

Он отрицательно помотал головой. Мага взглядом показал, хотя тут больше подойдёт, пожалуй, «сказал», что-то Симону, тот подошёл к нарам и негромко заговорил. Слова были простыми, речь короткой. Всё просто и предельно ясно. Лёха тяжело вздохнул и наклонил голову – он всё понял и согласен с новой реальностью, в которой ему придётся существовать, хоть и не шибко рад он такому раскладу.

-Вот и хорошо парень. – Симон дружески хлопнул его по плечу. – Только веди себя тихо, не стоит отсвечивать шибко ярко, пока в этом нет нужды. Но когда придётся – хоть отсвечивай, хоть типа призрака будь, но что сказано - сделай.

Лёха обратно промолчал, потом лёг на кровать и стал смотреть в потолок. О нём словно забыли, жизнь в камере пошла своим чередом. Лёха превратился в призрак, который никто не замечал. Странно это всё…, пожалуй, первое время жизни в этом новом «доме», больше всех эмоций и внимания в его сторону, проявлял только «Маша», в задачи коего входило обслуживание некоторых естественных потребностей всех жильцов сего помещения. Ну, «Маше», по должности приходилось внимание жильцам уделять, да эмоции организовывать, непременно положительные, независимо от того как он к своему статусу относился. Прочие обитатели камеры, держались как-то подчёркнуто сдержанно в отношении нового соседа. Может, давали время пообвыкнуться, а может, дело было в том, какую роль ему выделил некий «Славян». Он и обвыкался как мог, по-прежнему изображая молчаливую замкнутую натуру – Мага совершенно прав, так действительно меньше шансов ляпнуть что-то лишнее. Тюремный жаргон, всё-таки оставался для него пока ещё лишь частично освоенным языком. Он вполне мог случайно употребить какое-либо слово не вовремя или не в том контексте, а за слова, не редко приходится отвечать, порой, даже собственной жизнью.

Камера жила по неспешному, какому-то заторможенному распорядку. Тут некуда было спешить. Время тянулось очень медленно, так невыносимо медленно, что вполне можно было свихнуться. В «Дружбе», было проще сражаться с бесконечным ожиданием, там собственно и нет времени на то, что б об этом думать. Утро полно мелких дел – проснулись, поели, покурили, на работу ушли, и весь день пашешь, как лошадь ломовая. Вечером без задних ног и так изо дня в день, в «Дружбе», года могли проходить незаметно. В четырёх стенах тюрьмы, всё совсем иначе.

Люди адаптировались к новым жутковатым условиям, они стали жить совсем не так, как на воле. Казалось бы, нет ничего страшнее, чем оказаться в такой вот клетке, практически не покидая её многие годы. Казалось, что тут невозможно сохранить хоть какой-то рассудок. Однако люди приспособились, научились принимать эту жизнь, разнообразить её и даже радоваться ей – дико, странно, но таки так оно и было. Случалось, спросит Мага что-нибудь у Симона, разговор у них зайдёт философский по какому-либо вопросу, он и спрашивает, заковыристо так. Задумается Симон, не нашёлся что ответить. Говорит «это брат подумать надо», потом садится на кровати, откинется спиной на стену и хмурится задумчиво. А минут через двадцать неторопливо, растягивая слова, он отвечает на поставленный вопрос и разговор снова продолжается, обсуждение идёт с того же места, на каком остановилось, как будто и не было этой длительной паузы. Никакой торопливости, все слова тщательно обдумываются - никто и ни куда не спешит…

А куда спешить, если впереди ещё много-много лет в этих четырёх стенах?