Константин Соловьев - Восьмое Небо

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, словно соревнуясь, кто первым отведет взгляд. Но это было не так-то просто сделать – словно между ними натянулась даже не нить, а тяжеленный просмоленный швартовочный трос.

Линдра Драммонд внезапно принюхалась и скривила нос.

- От тебя пахнет чем-то… скверным. Какое-то зелье? Погоди-погоди, сейчас угадаю… «Глоток бездны», да? Надеюсь, ты не злоупотребляешь этой штукой, дорогая. Некоторые так к нему привыкают, что потом не в силах вернуться к нормальной жизни. Ну, знаешь, всякие неудачники, которые живут лишь прошлым.

Косточка от финика все еще была сжата в ее ладони. Маленькая, холодная, твердая, похожая на ее собственное сердце.

- В моей жизни только прошлое и осталось, - тихо обронила она, - Завтра меня повесят.

Линдра вздохнула, на миг опустив глаза. Как и полагается человеку, услышавшему неприятную новость.

- Весьма прискорбно, не правда ли? Что ж, это вполне ожидаемый исход для всякого, кто занимается пиратством в воздушном пространстве Унии. Итак, первый вопрос для протокола. У тебя или твоего экипажа есть жалобы на условия содержания?

- Нет, Линдра. Спасибо.

Всякий раз, когда она произносила это слово, возникало ощущение, что она вкладывает ядро в разверзнутый зев орудийного ствола. И хоть королевский дознаватель сохраняла на лице выражение вежливой строгости, Ринриетте показалось, что каждый выстрел проникает сквозь бронированную обшивку.

- Можешь звать меня Киндерли, - Линдра ободряюще улыбнулась и устроилась за столом, положив перед собой увесистую папку с серебряным тиснением в виде каледонийского герба, - Если тебе так более привычно. Заверяю, это не играет никакой роли.

Ринриетте показалось, что тонкие пальцы Линдры едва заметно дрогнули, открывая никелированный замочек. Ей хотелось надеяться, что это было проявлением душевного смятения, но, еще раз взглянув на ее холодное отстраненное лицо, она решила, что нет. Просто рефлекторное движение пальцев, не более многозначительное, чем хлопок резко принявшего воздушную струю паруса.

Линдра быстро достала из папки целую стопку бланков, разлинееных и покрытых решеткой типографских строк, следом – чернильницу, набор перьев, блокнот, еще какие-то изящные канцелярские инструменты, похожие на миниатюрные орудия пыток, названия которых Ринриетта успела забыть. Все это она деловито разложила на столе.

В душу вполз тревожный ледяной сквознячок, когда Ринриетта поняла, что мысленно называет ее Линдрой. Это и была Линдра. Удивительно, но фальшивое имя почему-то шло ей сильнее настоящего, куда более благозвучного. Потому что это и была Линдра, поняла Ринриетта, наблюдая за тем, как бесшумного открывается чернильница. Не Киндерли Лу Лайон – Линдра Драммонд во плоти. Потому что Киндерли, наивная светловолосая мечтательница Кин, так любившая наблюдать с крыши за проходящими мимо кораблями, никогда бы не смогла с таким хладнокровием раскладывать писчие принадлежности.

- Ты изменилась… - Ринриетта хотела было добавить «Кин», но не смогла, осекся язык.

Обмакнув перо в чернильницу, Линдра выводила в верхней части листа дату, поэтому ограничилась простым кивком. Она и в самом деле изменилась, подумала Ринриетта. Форма королевского военно-воздушного флота шла ей куда больше, чем студенческий мундирчик. Новая форма была темно-голубого цвета, как у неба на высоте в двадцать тысяч футов, где его не пачкают даже облака. Каледонийцы всегда знали толк в военном покрое, умудряясь сочетать строгость с элегантной броскостью. Узкие серебряные эполеты подчеркивали тонкие плечи и превосходную осанку, на лацканах сюртука виднелись петлицы с неброскими символами ее нового статуса – гербами Каледонии и перекрещенными кортиками, эмблемой Адмиралтейства. Вместо старомодной треуголки ее голову украшала такая же темно-голубая фуражка с форменной кокардой.

- Так ты – королевский дознаватель? – тихо спросила Ринриетта. Наблюдать за тем, как Линдра молча ведет пером по бумаге, оставляя чернильный след, было невыносимо.

- Нет. Я референт по политическим вопросам при Первом лорде Адмиралтейства.

Ринриетта попыталась присвистнуть, но не вышло – слишком сухо оказалось во рту.

- Недурная карьера. Неужели не нашлось никого пониже рангом, чтоб допрашивать пиратское отребье?

- Я пришла сюда не допрашивать, - сухо произнесла Линдра, не отрывая взгляда от бумаги, - Думаю, ты уже изложила все, что представляет интерес для Адмиралтейства. Я читала протоколы.

Да, она изменилась, и дело здесь было не только в форме, как бы ни пыталась Ринриетта убедить себя в обратном. Эту перемену она заметила еще на борту «Воблы», но тогда у нее не было времени задуматься, тогда все ее мысли были сосредоточены лишь на том, чтоб удержаться на ногах и не сгореть от пылающего румянца. Всякий раз, когда «офицер-ихтиолог» оказывалась рядом, ей требовалась предельная концентрация, чтоб сохранять хотя бы подобие капитанского хладнокровия, не выдав себя ни словом, ни взглядом. Но уже тогда она заметила эти тревожные перемены в облике Кин. И дело было не только в изменившемся цвете глаз. В конце концов, небесный океан тоже частенько меняет окраску, от благодушной лазури до грозного багрянца, но при этом остается самим собой. И не в том, что непослушные вьющиеся волосы цвета охлажденных облачной дымкой солнечных лучей превратились в строгий форменный пучок на затылке. Переменилось что-то другое. В ее взгляде, в ее голосе, в ее манере держаться было заметно что-то, совершенно не свойственное порывистой и романтичной Кин – холодная сдержанная вежливость каледонийского офицера, безраздельного хозяина своих мыслей и желаний.

Это была не Кин. Теперь это была Линдра.

Ринриетта оперлась руками о стол, словно ища дополнительную точку опоры.

- Слушай… Я не знаю, что ваши канцелярские крысы накарябали в своих рапортах, но ты-то должна всерьез отнестись к моим словам. Передай все деду, Каледонийский Гунч наверняка что-нибудь придумает… «Аргест» - это не просто игрушка, вышедшая из-под контроля. Это действительно опасная штука, и я видела, на что она способна. А теперь «Аргест» в плохих руках. Очень плохих. Надо поднимать по тревоге флот, вооружать островные батареи, рассылать дозоры…

- Все, что ты сказала, было занесено в протоколы, - ответила Линдра, не поднимая глаз от исписанного листа, - И прочтено со всей внимательностью. Я же сказала, я пришла сюда не допрашивать.

Ринриетте захотелось вырвать чертов лист из тонких пальцев Линдры и разодрать на куски. Возможно, она так и поступила бы, если б не предательская слабость в пальцах. Сейчас они не годились даже для того, чтоб завязать простейший узел. Она попыталась выпятить грудь в подобии офицерской стойки, но ощутила, как на позвоночник давит огромная тяжесть. Черт, как нелепо, должно быть, она сейчас выглядит – в грязном кителе, с бесформенной треуголкой на голове, едва держащаяся на ногах…