Сергей Лукьяненко - Понедельник не кончается никогда [litres]

– Из какого-нибудь запрета, – ляпнул, не подумав, Привалов и тут же устыдился своей глупости.

Витька, однако, удовлетворенно кивнул.

– Ну хоть это понимаешь. А поскольку магия существует за счет общества, то и питается это заклинание общественным запретом. На зазыриванье сисек и писек чужих баб. Понятно? – Он налил себе всклянь и выпил залпом. Сотворил очищенную луковку и горку серой соли, закусил. Громко отрыгнул в воздух.

– Ну а что, теперь в туалет к бабам входить можно, что ли? – не понял Саша.

– Ты меня вообще слушаешь? – с какой-то неожиданно живой злобой сказал Корнеев. – Тебе же говорят: запрет кончился. Потому что разрешили порнуху и ж-ж-ж-ж… проституток в смысле. Так что на туалетах Ауэрс больше не действует. Ну, почти. А вот соваться к начальству и смотреть, что оно там у себя делает – как было нельзя, так и сейчас нельзя. Сейчас даже больше нельзя. Так что там заклинание железобетонное. Дошло?

– Дошло. – Саша опустил голову, понимая, как же он туп.

– Извините, что беспокою. – У двери образовался Эдик Амперян. – Саша, вы не могли бы посчитать мне коэффициенты?

– У меня вводилка перегорела, – сказал Привалов.

– Я могу трансгрессировать данные непосредственно в память машины, но мне нужно побыстрее, – еще вежливее сказал Амперян.

Саше не хотелось давать машинное время Эдику. Все знали, что он через каких-то нью-йоркских родственников взял заказ у американского военного ведомства и теперь просчитывает наиболее удачные траектории американских ракет. Но отказать Эдику было неудобно. Привалов слез с вводилки и уступил место Амперяну.

– Кстати, вы слышали, что Янус Полуэктович исчез? – сказал Эдик, колдуя над пультом.

– А-Янус или У-Янус? – уточнил Привалов.

– Насколько мне известно, оба.

– Полетел куда-нибудь, – предположил Саша. – В Москву.

– В том-то все и дело, – вздохнул Эдик. – В Москве его ждут. Очень серьезные люди. Они беспокоятся. В общем, если он появится – дайте мне знать.

– Ну вот почему он это делает, а мы ему помогаем? – вздохнул Саша, когда Эдик получил распечатки и ушел, не забыв прикрыть за собой дверь. – Эти ракеты на нас же и полетят.

– Не полетят, – уверенно сказал Витька. – На такое жжж, как мы, ракеты тратить не будут.

– А зачем тогда Эдику траектории заказывать? – не понял Саша.

– Убедиться, что мы именно такое ж-ж-ж, – объяснил Корнеев. – Еще спирт есть?

– Может, хватит? – без энтузиазма сказал Привалов.

– Не хватит. Что-то меня не берет, – ответил Витька, прислушавшись к своему внутреннему состоянию. – Вроде пью, а ни в одном глазу.

Скрипнула дверь, показался горбатый нос Романа Ойры-Ойры.

– Эва! Скучно у вас! Пошли ко мне, кино смотреть будем, музыку танцевать! Деньги ваши – веселье наше!

– Гуляй, Ромочка, – махнул рукой Корнеев. – У нас денег нет.

– «Смоковница» [13] «Греческая смоковница» – немецкий эротический фильм 1976 года, о блудливой немецкой студентке, отправившейся в Грецию за приключениями. По нынешним временам проходил бы по категории «эротика», по тем – считался порнографией, а его показ мог быть причиной заведения уголовного дела. Разумеется, это не касалось видеосалонов, крышуемых комсомолом. есть, в хорошем качестве, – зазывно улыбнулся Роман. – Полная версия, такая только в Москве и у меня.

– Денег нет, извини, – повторил Корнеев.

– Скучные вы люди, – сказал Ойра-Ойра и исчез.

– Балабол, – сказал Саша.

– Балабол-то он балабол, а свою тридцатку в день имеет, – процедил Корнеев.

Саша поморщился. Коммерческие таланты Ойры-Ойры были скромными, но существенно превышали приваловские. В частности, Ойра-Ойра, пользуясь происхождением, выбил из Камноедова музыкальную льготу.

С современной музыкой Модест Матвеевич боролся не только административными мерами, но и магически. После скандала с Саваофом Бааловичем Одиным, который опознал в композиции группы «Иси-Диси» песнопения вавилонских жрецов-кастратов, любая музыка, написанная буржуазными композиторами после 1896 года, была заклята Камноедовым лично. Всякие «моден-токинги», «битлы» и прочая буржуазная нечисть при попытке ее послушать в стенах Института превращалась или в «Реквием», или в Свадебный марш Мендельсона. Когда появились видаки, Камноедов наложил на видео магическое плетение, которое меняло всю эротику на сцены осеменения крупного рогатого скота в подшефном совхозе. Однако хитрый Ойра-Ойра однажды заявился к Камноедову с требованием разрешить прослушивание музыки в его лаборатории с тем обоснованием, что он-де, как выяснилось, цыган, а цыган без музыки не может. На рычание Камноедова он предъявил чрезвычайно красивую бумагу от всесоюзного общества «Романипэ», а также передал на словах, что создание трудностей национальным меньшинствам может быть понято очень неправильно. По каковому вопросу посоветовал обратиться в отдел Предсказаний и Пророчеств. Модест Матвеевич тут же и позвонил в отдел, выслушал ответ, после чего плюнул на пол – чего никогда в жизни не делал – и выписал Роману особое разрешение.

Роман тут же переоборудовал лабораторию в дискотеку и видеосалон. Вход стоил полтинник, просмотр – от рубля до трех, в зависимости от категории киноленты. В последнее время Саша все чаще ловил себя на мысли, что трешка – не такие уж и деньги. От падения его удерживал только стыд перед Корнеевым.

– Ну и правильно, – оценил его чувства Корнеев. – Чего на всякую жжжжж пялиться. Давай дернем еще спиритуса. Нажраться хочу.

– У меня больше нет, – виновато сказал Саша, показывая на колбу.

– Есть, – сказал Корнеев, жадно глядя на сейф. – Наливай.

– А закусывать чем будем? Я этот твой форшмак жрать не могу.

– Как ты сказал? Форшмак? В смысле – еврейская еда? Ты в антисемиты подался? – вдруг наехал Корнеев.

– Да ты что мелешь? – не понял Саша. – Я тебе кто, Выбегалло?

– Не шуткуй на эту тему, – неожиданно серьезно сказал Витька. – Никогда больше не шуткуй.

– Не понял, – сказал Привалов.

– Кто не понял, тот поймет, – загадочно заметил Корнеев. – О! – вдруг сказал он, прищурившись и пялясь куда-то в стенку. – Сгоняй в буфет, там бутеры с сыром привезли. Сыр вроде съедобный. Только надо быстро. Одна нога здесь, другая там.

Привалов привычно встал и внезапно сел. Ему пришла в голову мысль, которая не посещала его ни разу за тридцать лет. Мысль была простая, но довольно неприятная.

– Слушай, – сказал он, садясь, – а ты сам сходить не можешь? Тебе же как два пальца об асфальт. Трансгрессировал, и все дела.

– Да там очередь, – с неохотой сказал Витька.

– Дубля пошли! – попробовал нажать Привалов.

– Какой дубль? Ты давай топай-топай! – насел Корнеев. – Там сейчас все разберут.