Сергей Лукьяненко - Понедельник не кончается никогда [litres]

– В каком-то аксепте, – наконец, выдавил он из себя. – В хорошем смысле, – добавил он быстро.

– Это как? – заинтересовался неугомонный товарищ в первом ряду.

– Вы это прекратите, – повторил Модест. – Согласно штатного расписания и изысканиям наших отечественных ученых [18] Фраза может показаться странной, если воспринимать ее как русскую. Но Модест говорит на классическом советском канцелярите, а в этом языке приняты именно такие обороты. , – начал он, – директор НИИЧАВО, товарищ Янус Полуэктович Невструев, существовал в двух экземплярах. Как было установлено компетентными органами, это происходило оттого, что второй экземпляр директора перемещался во времени назад, тем самым создавая эффект контрамоции, то есть движения во времени обратно. Доступно?

Привалов тяжело вздохнул. То, что один из Невструевых – контрамот, установили никакие не компетентные органы, а он сам лично. Но этого почему-то никто не помнил. Как и прочих его, Привалова, заслуг. Они как-то очень быстро забывались. Зато все превозносили Ойру-Ойру, создавшего «теорию фантастической общности», непонятно кому и зачем нужную. Или того же Почкина, год назад написавшего статью в «Вопросы чароведения», считающуюся гениальной. Статья была посвящена гауссовости приращений в теории стандартного М-поля и целиком основывалась на расчетах Привалова. Однако упоминать Привалова Почкин в тексте не счел нужным, объяснив это тривиальностью Сашиного труда. «Понимаешь, Санек, – сказал он ему в ответ на робкую претензию, – с тем же успехом я мог бы упомянуть арифмометр». Саше, как обычно, стало стыдно. Он долго корил себя за примитивные чувства, недостойные настоящего мага, и даже тратил лишние минуты на осмотр ушей – не полезла ли из них шерсть. Шерсть не лезла, Саша радовался. Но глупая обидка осталась и жила где-то в глубине души своей жизнью, время от времени вылезая наружу.

– В общем и целом, – продолжил Модест, – вчера в полночь, то есть сегодня в прошлую полночь, то есть в состоявшуюся сегодня полночь Янус Полуэктович провел научный опыт, в результате которого некоторым образом… – Он снова замялся, подыскивая в своем лексиконе подходящие формулировки.

В этот момент воздух колыхнулся, и рядом с Камноедовым возник Янус Полуэктович.

Вид у него был чрезвычайно торжественный. Директор явился в парадном финском костюме, при галстуке, украшенном золотой булавкой, и в желтых ботинках, по виду заграничных. В руке он держал кожаную папку.

– Так, – начал он. Голос у него был мощный, ровный, легко накрывающий зал.

Модест вытаращился на него, как на саламандру, самовозгоревшуюся посреди вверенной ему территории.

– Извините, Модест Матвеевич, – быстро сказал Янус. – Я сам расскажу. – Он выразительно посмотрел на Камноедова.

Тот с неохотой освободил место, всем своим видом выражая живейшую готовность занять его снова при первой же возможности.

– Должен сообщить, – сказал Янус Полуэктович, – что находящийся перед вами субъект не является настоящим директором Института. Я – созданная им сложная наведенная галлюцинация с ограниченным сроком годности.

– В таком случае немедленно освободите трибуну! – тут же заявил Камноедов. – Не будучи сотрудником Института, вы не имеете пра…

Янус Полуэктович бросил на Камноедова взгляд, и у того пропал голос. Было видно, как он шевелит губами, не в силах вымолвить ни слова.

– Еще раз извините, Модест Матвеевич, – сказала галлюцинация. – Но мне необходимо завершить свою речь. Итак, – изображение Невструева снова повернулось к залу, – как вы уже, должно быть, поняли, я поставил эксперимент по перемещению во времени человека. Добровольцем был я сам. Эксперимент завершился успешно. Теперь я нахожусь в прошлом, конкретно – во вчерашнем дне, в качестве так называемого У-Януса, вам хорошо известного. В сегодняшнем дне не осталось ни одного Невструева. Таким образом, должность директора Института можно считать вакантной.

Зал зашумел. Все, конечно, знали, что когда-нибудь это случится. Но почему-то думали, что ждать этого следует в отдаленном будущем. В следующем веке, а то и позже.

– Вопрос о новом директоре будет решаться в Москве, – продолжала галлюцинация. – Вероятно, это займет какое-то время. Временно исполняющим обязанности директора Института я назначаю товарища Бальзамо Джузеппе Петровича.

Поднялся гул. Все, конечно, боялись, что власть перехватит Камноедов или еще кто похуже. Однако Бальзамо был тоже не подарок. Великий старец годами не выходил из своей подвальной лаборатории, окруженной сильнейшими защитными заклинаниями. Считалось, что он занят изготовлением философского камня. Процесс был, в общем-то, известен и даже описан в литературе, но требовал около шести миллионов человеко-часов непрерывного высококвалифицированного труда [19] То есть что-то около 700 лет. Для сравнения: стандартный магический обряд избавления от самого обыкновенного тупого самодовольства требует около 70 миллионов лет непрерывной аскезы, причем вероятность успеха составляет менее одного процента. Неудивительно, что большинство магов его не проходили, да и не планируют. . Кроме того, Бальзамо очень плохо понимал по-русски, поэтому общался в основном с Жианом Жиакомо.

Остальные, видимо, тоже вспомнили об этом: взгляды присутствующих устремились к Жиану Жиакомо, устроившегося у стенки в удобном кресле. На лице его застыло выражение брезгливой скуки. Всеобщее внимание его нисколько не обеспокоило.

– С предложениями об аренде и по вопросам прохода на территорию обращайтесь к товарищу завкадрами, – продолжала галлюцинация.

В зале кто-то громко свистнул.

Сдача помещений в аренду было делом перспективным, но затруднительным. Площадей в НИИЧАВО хватало с избытком, особенно теперь, когда освободился кивринский первый этаж. Проблема была в их доступности. Лицо, не являющееся сотрудником Института, не могло переступить его порог без сопровождения. Изменить этот порядок было невозможно: соответствующие заклинания были вмурованы в фундамент главного корпуса еще при Петре Великом. Сопровождение мог организовать товарищ Демин. Его ближайшим конкурентом считался начальник вневедомственной охраны Института, некий Ковалев. Особняком стоял Саваоф Баалович Один, которого комсомолец Почкин каким-то образом обаял и привлек к делам кооператива «Вымпел Плюс». Старик Один оказался ценнейшим сотрудником – в частности, он выбил для «Вымпел Плюса» дефицитные библиотечные помещения, некогда заполненные трудами разнообразных марксистов-ленинцев. Один мог провести в здание хоть полк, хотя и не злоупотреблял этим. Так или иначе, решение Януса Полуэктовича было кому оспорить.