JK Светлая - Змееносец. Легенда о летящем змее

— То, что мадемуазель Де Савинье заказала для ресторана — сто евро за бутылку, — вставил месье Венуа, с любопытством разглядывая «бывшего монаха».

— Оно такое же, как это?

Маленький Серж весело пнул ботинком стеклянное горлышко.

— На четырнадцать лет моложе, — обреченно вздохнула Лиз, понимая, что, кажется, поставщика все-таки придется менять. Как бы она ни возмущалась, а если в чем Поль и разбирался, то это в винах. Правда, большой вопрос — найдут ли они хоть что-то… лучше?

— Твою ж мать! — присвистнул Поль. — Да ему наверняка цена семь девяносто в ярмарочный день! С таким успехом проще заскочить в супермаркет. И к банкету успеем, и денег сэкономим.

— Я бы попросил! — рассердился месье Венуа. — Я не желаю выслушивать обвинения о некачественности моего товара от бывшего монаха из двенадцатого века!

— Клиент хочет это, — уныло пробормотала рестораторша, не обращая внимания на месье Венуа, и кивнула на чертову лужу на полу.

Поль расхохотался. Юные аристократы, отвлекшись каждый от своего занятия, не мигая, воззрились на него.

— Ты серьезно думаешь, что заметна разница между этим, — «монах» глянул на вино от месье Венуа, — и тем, что можно купить в обычном магазине?

Мишель и Серж дружно крякнули и поддержали смех своей няньки.

— Да? — спросила Лиз, глядя на троих мужчин перед собой и чувствуя себя идиоткой.

— Поехали! — заявил Поль. — С этим… виноторговцем потом разберемся. Толку от него все равно нет. А мелким скоро обедать, — он кивнул на мальчишек.

— Да? — снова переспросила Лиз.

Поль закатил глаза. Упрямство Лиз, которое очень часто вызывало у него особенное чувство, похожее на обожание, порой бывало нерациональным. Он вручил ей Мишеля, подхватил Сержа и, крепко ухватив за руку саму Лиз, уверенно повел ее из кабинета.

— A tout a l'heure! — бросил он перед тем, как громко хлопнуть дверью.

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

Он бродил по каменной пустоши за Ястребиной горой и думал о том, как просто было бы уйти туда, где садится солнце — по этой самой каменистой земле, кишащей змеями и пауками. Наступишь на камень, а из-под него покажется голова гадюки. Зашипит, кинется на ногу, обовьется вокруг, прокусит кожу, пустит яд. И все закончится. Так, как должно было закончиться еще несколько месяцев назад, когда он умирал в башне. И зачем только Никталь вдохнула жизнь в того, кто был обречен умирать?

Якул криво усмехнулся и пнул ногой камень. Но вместо змеиной шипящей головы обнаружил пустое гнездо авдотки. Он улыбнулся, склонился к земле и вернул камень на место. Пусть так. У всех свои гнезда. Даже те, в которые не возвращаются.

Скорым шагом Якул шел обратно, к башне. Она возвышалась среди крон деревьев и казалась ему сейчас неприступным замком. И даже грядущая смерть не могла быть страшнее этой неприступности.

«Довольно!» — Якул тряхнул головой и посмотрел в небо. Небо было серым, тяжелым, полным снега, будто свинца. Того и гляди, обрушится на землю метелью. И застрянут они в этой чертовой башне, покуда не успокоится. И завтрашнюю казнь придется отменить. Губы его растянулись в улыбку от этой мысли. Но самое восхитительное — маркизу он никуда не повезет. Она окажется здесь такой же пленницей, как и он сам. Хотя бы на время этой метели. Только бы та разразилась.

Он вдруг понял — у него нет сил прогнать ее. У него нет сил бороться с ней. У него нет сил оторваться от нее. Потому что она принадлежит ему так же, как и он ей. Он для нее — маркиз де Конфьян? Пусть! Он готов быть кем угодно для нее. Только бы она, только бы с ней.

И пусть день, два, три… И пусть потом она вернется к своей семье, к своим детям. Эти дни заменят ему целую жизнь, которой не было, которой не могло быть. И как так случилось, что за краткое время Катрин де Конфьян сделалась для него… всем?

Он поднимался по лестнице в свои покои. Распахнул дверь. Влетел в комнату. И замер. Катрин не было. Одежды, в которой она разгуливала накануне, что была брошена в кресло, не было тоже. Следующий час он и Шаню прочесывали башню и окрестности. К исходу его гнев Якула сменился отчаянием.

— Седлай Эле, — бросил он. — Поеду в деревню, быть может, она там.

— Умом ты тронулся, — отвечал цыган. — Опасно тебе показываться в деревне, Якул.

— Если она там, я сразу вернусь, — сердито буркнул разбойник. Просто знать, что с ней все хорошо. Что ее не загрызли в лесу дикие звери. Что она сама ушла, по своей воле. Это было больно. Но и достаточно, чтобы найти успокоение.

— Позволь, я поеду с тобой, — просил его Шаню на конюшне, похлопывая по крупу Эле.

— Оставайся. Надо снять висельника и все приготовить на завтра. Тебе нужно остаться, больше мне положиться не на кого, цыган.

И с этими словами он выехал во двор.

Чем ближе Катрин подходила к башне, тем чаще оглядывалась. Ей совсем не хотелось встретиться ни с кем из разбойников. Она собиралась заглянуть на конюшню, а после вернуться в комнату Якула так же незаметно, как и утром. Осторожно пробираясь вдоль каменной стены, она выглянула из-за угла и уперлась взглядом в морду коня с черной отметиной.

— Игнис! — радостно вскрикнула маркиза и, достав из кармана яблоко, протянула ему.

Конь фыркнул и взял губами лакомство.

— Вы безумны и решили свести с ума еще и меня! — раздался сверху голос Якула.

Катрин подняла на него удивленные глаза и прижалась к шее благородного животного, ничего не отвечая.

— Где вы были? Я искал вас.

— Гуляла. Вы, кажется, утверждали, что я не пленница.

— Вы соскучились по объятиям Мусташа? — осведомился разбойник. — У меня таких еще полсотни человек. А в лесу дикие звери.

— Может, и соскучилась… — она усмехнулась. Ей захотелось, чтобы все прошедшие месяцы, которые она провела без него, оказались дурным сном. И они стояли бы во дворе Конфьяна. И он бы сердился на нее. А она бы подшучивала над ним. Но, несмотря на то, что им довелось встретиться в логове разбойников, Катрин смотрела на мужа, и в душе ее разливалась бесконечная нежность. В эту минуту она была счастлива. Одним тем, что он жив. И может быть рядом. О будущем маркиза не позволяла себе думать.

Он же не знал, злиться ему или сгрести ее в охапку и расцеловать. И то, и другое представлялось одинаково заманчивым и невозможным. Вместо этого Якул чуть наклонился и протянул ей руку.

— А по мне вы не соскучились? — с улыбкой спросил он.

— Пожалуй, нет, — глядя на него, манерно ответила Катрин и, протянув Игнису еще одно яблоко, спросила: — Вы уезжаете?

Якул приподнял бровь, бросил поводья, наклонился еще ниже и, подхватив ее под руки, затащил на коня. Их лица на мгновение оказались так близко, что ему казалось, он чувствует тепло ее кожи. А румянец от легкого мороза на ее щеках казался таким очаровательным… Противиться порыву после прошедшей ночи было немыслимо. И он, глядя прямо ей в глаза, то ли спрашивая разрешения, то ли наоборот, утверждая свое право, поцеловал ее. Подчиняясь ему, Катрин пробралась руками под его плащ, притянула себя к нему как могла ближе и, прикрыв глаза, целовала его губы, лицо, глаза. Остановившись, чтобы вздохнуть, она прошептала, касаясь губами его кожи: