Андрей Чародейкин - Иной край неба. Дилогия [СИ]

— Полёт — это смелый вызов бескрылой судьбе! — заявил я.

— Садись, горе моё, — вздохнула учительница.

— Отчаянный шаг к свободе из оков земного притяжения! — не сдавался я.

— Не угадал! — осадила меня литераторша, но это только распаляло яростный огонь в моей душе! Как так то?! Правда — на моей стороне! А раз дело моё правое, отступать нельзя!

— Полёт, это движение крылатой души в стремлении возвыситься над обстоятельствами! — меня уже несло на волнах вдохновения. Душа моя уже била крылами, и я готов был броситься в небо, назло всем рождённым ползать и презирать вдохновенные порывы!

— Садись уже на место!

— Как вы не понимаете?! Вот герой книги — он же со мной солидарен! Мы же с ним одним воздухом! Родственные души! Полёт — это же наипотрясное достижение человеческого гения! Вы знаете, что даже когда Братья Райт уже демонстрировали свои полёты, их продолжали считать обманщиками, из убеждённости в том, что аппараты тяжелее воздуха не могут летать по объективным физическим причинам! А Можайский?!

— При чём тут Можайский и братья Райт?! — всплеснула руками учительница литературы. — В книге…

Но я не сдавался! Я подошёл к первой парте, аккуратно отодвинул в сторону книжки, и влез на парту, обращаясь к классу:

— Вы должны — каждый — сами испытать это хоть раз в жизни! Набраться смелости, и сделать шаг наперекор приземлённой обыденности! Вот что такое полёт!

И, растопырив руки в стороны, я смело спрыгнул с парты на пол.

— Что за наглость! — возмутилась учительница.

— Вот именно! — обратился я к ней торжественно: — Именно наглость! Дерзость! Вот что такое — полёт! Дерзкий вызов законам! Законам всемирного, заметьте, тяготения! Гордый взлёт, и неминуемое возвращение к земле — как расплата за дерзость! Думаете, Икар не понимал, что не сможет продержаться в воздухе вечно?!

— Причём тут Икар? — опять всплеснула руками учительница. — Мы сейчас другое произведение изучаем!

— Всё он понимал! — вступился я за Икара. — И сознательно шёл на свой подвиг! Полёт — это порыв! В светлый мир обетованных небес! Дерзновенная мечта! И… всё такое. Вот.

Я выдохнул, и почувствовал, что вдохновение иссякло. Кажется, я всё перебрал! Не может быть, что бы тот книжный герой, которого они сейчас изучают, что-то ещё мог от себя к сказанному мной добавить! Да кто бы он ни был! Смысл понятия «полёт» от этого не изменится.

— У меня всё, — скромно закончил я.

В классе раздались сдержанные смешки и хлипкие аплодисменты.

— Потрясающе, — вздохнула учительница и улыбнулась. — Садись уже, наконец. За то, что сумел сформулировать собственное мнение — пять. За изложение, в общем, тоже, пожалуй, пять. За прыжки по партам на уроке оценку снижу — дабы прочих вдохновенных поэтов не поощрять. Что ещё? Ах, да. За знание материала — неуд. Ты книжку даже не открывал. И за то, что учителя на уроке не слушаешь — тоже неуд. Итого, в сумме у меня выходит… скромный трояк с большим минусом! Ладно, только по доброте моей души минус уберу!

— Но… — удивился было я.

— «Чайка по имени Ливингстон», — осадила меня учительница, и улыбнулась. — Чайка у нас главный герой, понимаешь? Это птица такая. С крыльями. От рождения. Какой «вызов бескрылой судьбе»?! Причём тут братья Райт и Можайский? Какое дело чайке до самолётов?!

Упс…

Прозвенел звонок, вслед за ним прозвенел голос нашей литераторши:

— На следующем уроке у вас будет последний шанс реабилитировать в моих глазах свои души!

И народ рванул с парт. Зашуршало, загремело, загомонило и забурлило всё вокруг. И началось!

— Алексей Гагарин! — поприветствовали меня передние парты почти хоровым ржанием.

— Ключ на старт! Три-два-один, отрыв от стола! — крикнул кто-то слева.

— Пять секунд, полёт нормальный! — доложили ему сзади.

Пацаны покидали класс растопырив руки в стороны, и натужно гудя, аки самолёты в крутом вираже.

Смешно, ага.

Я и не предполагал тогда, насколько судьбоносными для меня последствиями обернутся эти «полёты» на уроках.

Последним уроком был родной язык. В этой же классной комнате.

Я обречённо вздохнул, смерившись с судьбой, и приготовился к новым неприятностям. На моё удивление, урок прошёл спокойно. Мы что-то писали, учительница кого-то спрашивала, но меня на этот раз никто не трогал, и никаких засад с контрольными.

Звонок с урока прозвенел долгожданным гимном Свободе. Учительница, перекрикивая поднявшийся гомон, продиктовала домашнее задание, и, махнув на нас рукой, разрешила, наконец, сорваться с мест.

И тут вдруг:

— Горит! — прозвенел задорно девичий голосок, и весь класс разом настороженно замер, скрестив заинтересованные взгляды на взобравшейся на стул девчонке.

О, кстати! Вот это и есть та самая Алёна. А она очень даже ничего, симпатичная. Стройная, аккуратненькая такая вся, ямочки на щёчках, и большие выразительные глаза на подвижном, живом лице в ореоле пушистых волос. И вся такая подвижная и живая. И очень милая.

— Горит очередной номер нашей стенгазеты! — заявила она. — И я рада, что вас всех это заинтересовало! На носу эпохальное событие, между прочим, а мы не готовы!

— Какое такое событие? — удивлённо зашуршал народ.

— Выход нашей эпохальной стенгазеты, конечно! — отрезала она, и прямо засветилась вся от энтузиазма: — Собственно, сим я объявляю эпическое заседание нашей редколлегии немедленно открытым! — и тут же грозно добавила: — Присутствие обязательно! Попытка побега карается расстрелом через повешенье!

Надо вам сказать, что Алёна вовсе не была властной врединой, стремящейся всеми командовать. Напротив того, она была милой, симпатичной девочкой с мягким характером, и большим, настежь распахнутым миру сердцем. Она даже была скромной и немножко стеснительной. И при всём при этом она командовала всеми. Хотя, вроде бы никогда никем командовать не стремилась. Просто так оно само получалось. Вот и в тот раз так вышло.

Заслышав о какой-то внеклассной работе после уроков, народ стал спешно и тихо, словно нашкодившие мыши, просачиваться в дверь и улетучиваться. Я тоже попробовал провернуть этот фокус с исчезновением, но в мой рукав что-то властно вцепилось, и я услышал:

— Мне нужно больше холопов! — убеждённо выкрикнул звонкий голосок.

— Ч… чего?! — удивился я, да и все прочие, кто не успел сбежать сразу, замерли, разинув рты.

— Говорю, помочь надо! — тут же мило смутившись, объявила она с таким заговорщицким видом, и так сияя сдерживаемой радостью, что все вдруг поняли — это такая забавная шутка — и даже захотелось подыграть этой шустрой заводиле. Кабы речь не шла о работе после уроков!