Александр Лебедев - День Суркова

— Там кто-то есть, — сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный пакет кефира.

— Ох, — всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова.

Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах туалетной воды.

— Кто здесь? — недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому обращался.

— Добрый доктор, — ответил добрый доктор.

Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она делала непонятные пасы и шептала в ушко, на которое сползла больничная шапочка.

— Вы доктор? — не поверил Сурков.

— Да, — улыбнулся польщённый доктор, — доктор Флигель.

— Я дома, — устало обрадовался Сурков.

— Вы, голубчик, в больнице, — объявил Флигель.

— Я хочу есть, а там, — Сурков показал на холодильник, — кто-то живёт.

— Да? — не поверил доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу.

— Он свет зажигает, — Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него зубами.

Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда возникшую каталку:

— В отделение интенсивной терапии.

Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и, неожиданно для себя, он запел:

— Пусть всегда будет солнце!!!

Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова чёрный обод.

— С давлением все нормально, — констатировал он, — анализы почти в норме, но это — дело времени. Повышенная пигментация — это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца — и всё придёт в норму. Я бы понаблюдал за вами ещё пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.

— Они такие же мои, как и ваши.

— Я вас не виню.

— Ещё бы вы меня винили, я сюда не сам пришёл.

— Знаете, Сурков, — Флигель хихикнул в кулак, — за то время, что вы пробыли здесь, я привлёк к нашей клинике внимания больше, чем за все её существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу ещё немного потерпеть.

— Не надо, прошу вас.

— Опасайтесь, Сурков, вы ещё не набрались сил, а они вам очень понадобятся.

— Вы про журналистов?

— Я про вашу дистрофию. Вы, Сурков, похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись, у вас были все признаки атеросклероза, вспомните, как вы в холодильник заглядывали?

— Грешно смеяться над больными людьми.

— Вам придётся беречь себя, подумайте об этом.

— Когда вы меня выпишите?

— Если хотите, я могу сделать это завтра.

— Хочу.

— Что же, дело ваше.

— Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?

— Вы не любите новости, Сурков?

— Не люблю.

— Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.

— В каком смысле?

— Как бы вам это объяснить? — Флигель тактично покашлял. — Сначала вас пытались разбудить, жгли вам пятки, кололи иголками, били током, но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, — доктор задумался, подбирая слова, — принеприятнейшая личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.

— А какое это отношение имеет ко мне?

— Он криптоман, — наконец решился Флигель. — Так вот, о чём это я? Ах да. Так вот он-то и обнаружил, что вы тёплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.

Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, но вместо этого только отвесил челюсть.

— Вы хотите сказать…

— Ничего не знаю, — поспешил заверить Флигель, — к тому же, мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.

— Я не останусь у вас ни минуты, — выдохнул Сурков через пересохшее горло.

— Как вам угодно, — слишком сговорчиво согласился доктор.

— А что было потом?

— Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу.

— Мне, кажется, я проснулся в коридоре?

— Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.

— Много бы я ещё протянул?

— Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше.

— Спасибо вам.

— Не стоит благодарностей.

— Тогда прощайте.

— Я подготовлю документы к трём часам.

— Я подожду, — Сурков легко поднялся со стула и пошёл к двери, когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:

— Сурков, а вам что-нибудь снилось?

— Лучше вам этого не знать, — ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.

Чёрная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:

— Горячий.

— Аккуратней, Гоша, — поморщился Людмирский.

— Та же самая?

— Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.

— Зато ты время не терял.

— Я, как теперь говорят, раскрутился.

— С моей помощью.

— С твоей, — согласился Людмирский, — но кто об этом знает?

— Мы об этом знаем.

— Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.

— Извини, — Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошёл в сторону. — Хочу пройтись. Составишь мне компанию?

Людмирский поморщился, но все же пошёл за Сурковым.

— Тебе надо больше ходить, Лёшка, вон ты как растолстел.

— Пока толстый сохнет, худой — сдохнет.

— Это ты в точку попал, — Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. — Как Эльза?

— Хм, — ухмыльнулся Людмирский.

— Что смешного?

— Пропала. В день твоего, так сказать, засыпания.

— Совсем?

— Совсем. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а её родственники не объявлялись.

— А меня, кто обнаружил?

— Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру, нашли тебя.

— А ты?

— Меня потом вызывали тело опознать.

— Где моя доля, Лёшка?

— Я рассчитался с кредиторами.

— И все?

— Все. В том состоянии, в котором ты находился, тебе деньги были не нужны. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, — Людмирский протянул знакомую связку, — все, пожалуй.

— Неужели ничего не осталось?

— Ничего.

— А доля Эльзы?

— Знаешь, Гоша, хватит твоих подлых намёков.

— Ты о чём?

— Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не корчь из себя мученика.

Людмирский сошёл с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.