Александр Лебедев - День Суркова

— Не понял?

Полицейского стала раздражать непоколебимая тупость Суркова, и он приказал одному из головорезов надеть на хозяина квартиры наручники. После того, как Сурков был закован и сопровождён в «полицейский» УАЗ, офицер тщательно исследовал туалет. Наркотиков он не обнаружил. Зато нашлась бутылка шампанского, спрятанная Людмирским девять лет назад. Увидев год выпуска и оценив раритет по достоинству, офицер решил, не выходя из туалета, откушать напиток. Он даже вспомнил, как это звучит в служебной инструкции:

«Исследование доказательств на месте».

Но то ли офицер разучился открывать шампанское, то ли оно перебродило от долгого безделья, только когда пробка почувствовала свободу, мигом покинула бутылку и, пару раз уйдя от кафельных стен на рикошет, встретила лоб правильной формы. При этом пробка произвела громкий хлопок, неоднократно усиленный гулким помещением так, что оставшиеся в квартире головорезы решили открыть ответный огонь. Когда они второй раз сменили магазины, в комнате стоял дым коромыслом. Головорезы подумали, что выбрать направление стрельбы уже невозможно и прекратили огонь.

Пришедший в себя офицер тут же вспомнил о своих естественных потребностях, которые, не откладывая в долгий ящик, справил. При этом он издал звук не менее громкий, чем пробка от шампанского, что вызвало новый шквал огня со стороны головорезов. Не имевшие практического опыта боя на ограниченном пространстве, они быстро израсходовали боекомплект и, оказавшись один на один с неизвестной угрозой, на всякий случай решили сдаться. Они подняли руки вверх и стали ждать, когда же рассеется дым, но когда он все же рассеялся, увидели сквозь прозрачную от дыр дверь печального вида офицера. Последний сидел на фаянсовом стульчаке и размышлял, кого же он убьёт первым? Поняв это, головорезы сделали вид, будто вкручивают лампочки, а так как лампочка была в комнате одна, они встали горкой, показав отменную выучку акробатов.

Офицер не спешил с наказанием, он велел все сфотографировать, измерить и сделать макет из папье-маше один к десяти. Его большой ошибкой было знание слова папье-маше и не знание его правильного произношения. Большинство головорезов тут же отправились на поиски Маши, то, что у Маши должна быть большая попье, подразумевалось как должное. Но офицер этого не знал. Он спустился по мусоропроводу на первый этаж и, смахнув с фуражки неизвестно откуда возникший «Доширак [5] Доширак — популярная разновидность лапши, быстрого приготовления. », скомандовал:

— Правое плечо вперёд, в изолятор.

И, действительно, водитель направил автомобиль к следственному изолятору, где с Суркова сняли наручники и препроводили в камеру с такими же головорезами, но без масок.

— Новенький! — обрадовались заключённые, увидев Суркова.

— Новенький, — согласился Сурков.

— Как же тебя угораздило?

— Пока не знаю, — ответил Сурков.

— И никогда не узнаешь, — сказал один из заключённых.

— Почему?

Камера ответила громким хохотом. К Суркову подбежал щуплый ЗеК и, обняв, стал рассказывать о том, как ему предстоит спать возле параши, слушаться паханов и кукарекать по утрам.

Перспективы были малорадостными, и под ложечкой у Суркова засосало, как от предвкушения драки, результат которой предрешён в пользу более сильного противника. Щуплый ЗеК оставил Суркова так же внезапно, как появился. Виляя воображаемым хвостом, он почти подполз к сидевшему на нарах старику, с прилипшей к нижней губе сигаретой, и протянул авторучку. Сурков мог поклясться, что это его «Паркер», но, как и когда ЗеК её вытащил, он не заметил. Рванувшись вперёд, Сурков наступил на чью-то ногу, взмахнул пару раз руками и растянулся на грязном полу, как раз перед стариком.

— Это моя ручка! — закричал Сурков.

— Была твоя, — согласился старик.

— Верните.

Камеру снова наполнил смех, а Сурков почувствовал невероятное унижение и не столько от того, что у него из под носа увели авторучку, сколько из-за идиотских смешков, летевших с разных сторон.

— Верните, — прошептал Сурков, но выглядело это как насмешка.

Камеру залил очередной приступ веселья. Сурков сел, с трудом сдерживая слезы. Он никогда не думал, что в течение минуты сможет быть подавлен, унижен и втоптан в грязь. Руки не слушались, кончики пальцев подрагивали, а в голове шумела кровь, заглушая далёкий Ниагарский водопад. Сделать было ничего нельзя, и Сурков стал смотреть, как старик аккуратно снимает колпачок и проводит остриём по ладони, дышит на перо, снова повторяет движение.

Взгляд старика на секунду дрогнул, он стёр с ладони выступившую кровь и снова провёл кончиком.

Внезапно Суркову всё стало ясно. Раздробленная мозаика сложилась у него в голове, и, окончательно успокоившись, он сел рядом со стариком.

— Тебе сказали, где твоё место? — очень тихо промолвил старик.

— Вдвоём нам будет тесно, — ответил Сурков.

В камере стало так тихо, что если бы в соседнем здании изнасиловали комара, все присутствующие могли бы выступить свидетелями.

— Что? — старик сделал ошибку, переспросив Суркова, но тут же спохватился и приказал:

— Жопа, разберись.

Жопой, как и следовало, оказался ЗеК, укравший ручку. Он подошёл к Суркову и, брезгливо ущипнув за воротник, потянул к себе.

— Иди сюда, родной, — ехидно сказал Жопа.

— В родственники собрался? — спросил Сурков.

Он быстро выдернул душу из Жопы и, не обращая внимания на обмякшее тело, стал размахивать ею над головой. Душа была тяжёлой, и, устав от физических упражнений, Сурков сунул её в парашу. По какой-то причине присутствующих больше интересовало бездыханное тело на полу. ЗеКи сгрудились над ним, осматривая труп, ропща и причитая.

— Кто ещё хочет породниться? — спросил Сурков.

Желающих не нашлось. Тогда Сурков снова сел к старику и протянул руку.

— Ручку, — приказал он.

Старик, не делая резких движений, оторвал сигарету от нижней губы и потушил окурок о ладонь Суркова. Сигарета пискнула, выпустила белое колечко пахучего дыма и смертельно потемнела.

— Ручку, — повторил Сурков, сдувая пепел.

Старик не хотел отдавать авторучку. Он прекрасно понимал, что вместе с ней расстанется со своим авторитетом. Но ситуация была нестандартной, старик к ней был не готов и единственное, на что он мог решиться, не сулило перспектив. Наконец, он позвал:

— Фикса.

Камера ответила могильной тишиной.

— Разберись, Фикса, я разрешаю.

Теперь Сурков увидел, к кому обращался собеседник. Из-под маленького морщинистого лба, сквозь две заплывшие щёлочки, с высоты двух метров на Суркова прищурилась башня тяжёлого танка, такая же несокрушимая и тупая.

— Душой слаб, — определил Сурков.