Александр Лебедев - День Суркова

— И чем больше пою, тем больше получаю ЛБ.

— Да, это как на Земле, чтобы порядка было больше.

— Скажи, Галь, а это правда, что в Раю был ужасный бардак?

— Ещё какой. Я в самый последний момент сюда попала, но и мне хватило по полной программе.

— А ты ЛБ пробовала?

— Конечно.

— И как тебе?

— Кайф.

— Неужели настолько?

— Сурков, ты когда-нибудь занимался сексом в спортивном самолёте, выполняя мёртвую петлю?

— Нет, но я догадался, как ты сюда попала.

— ЛБ — это ещё круче.

— Хорошо, что ты мне не дала попробовать.

— Почему?

— Убеждён, я бы уже не спрыгнул [4] Спрыгнуть с иглы — перестать принимать наркотики, распространённое выражение наркоманов. .

— Ерунда. ЛБ — это хорошо, никакой ломки, никакой передозировки, просто с ней в кайф.

— А без неё?

— Не в кайф.

Сурков увидел метнувшуюся наискосок тень, и в следующую секунду Галя полетела через него. Облака пару раз перевернулись вокруг, кто-то торопливо стал извиняться:

— Простите, простите, очень спешу.

— Куда ты несёшься, как угорелый? — возмущалась Галя. — Ты же нас мог на атомы разложить.

— Очень извиняюсь. Я тороплюсь.

— Попадётся тебе РАИшник, будешь знать.

— А, — махнула рукой торопливая душа, — мне всё равно.

— Куда торопишься? — спросил Сурков.

— В ОША, — сказала неизвестная душа и, быстро оторвавшись от облака, скрылась за горизонтом.

— Что такое ОША? — Сурков задал вопрос, но очень долго не получал ответа. Он повернулся к Галине, как и все земные дуры, стоявшую с открытым ртом. Её взгляд постепенно становился осмысленным, и через несколько секунд она сказала:

— Они объявили набор, вот сволочи.

— Кто сволочи? Какой набор?

— ОША, Сурков, это объединённая школа ангелов. А этот Святой мчится в приёмную комиссию. Нет, всё-таки, какие негодяи? Хоть бы объявление дали, — Галина развела руки в стороны, явно собираясь улететь.

— Обожди, — Сурков торопливо схватил Галину, — а ты-то куда?

— Я, Сурков, всю смерть мечтала получить крылья, так что, прощай.

— А как же я?

— Да пошёл ты, — Галина высвободила руку и исчезла так быстро, как только это может душа.

— Нет, я балдею, — вырвалось у Суркова, — у этих, с позволения сказать, Святых, есть элементарное чувство ответственности?

Он, глупо хихикая, направился к ближайшей публичке. Взяв молитвенник, Сурков старательно принялся за зубрёжку. Занятие его быстро сморило, и, в очередной раз вознесясь до небес, Сурков обнаружил, что сидит рядом с древней старушкой, старательно изучавшей латынь.

— Сколько вам лет? — бесцеремонно поинтересовался Сурков.

— Вто-рого года я, — гордо ответила бабушка.

— Тысяча девятьсот? — не поверил Сурков.

— Вто-рого года я, — повысила голос душа.

— Скоро на пенсию, — Сурков сочувственно покачал головой.

— Ты, са-нок, зря это у-чишь.

— Почему?

— Ко-му ты соб-рался за-здра-вные петь?

— Себе.

— В Раю то-кого не де-лают.

— А как же надо?

Старушка перечисляла местную десятку РайТиВи, но Сурков её не слушал. Он обдумывал внезапно возникшую идею и, незаметно для себя, стал мурлыкать под нос. Остановило его странное чувство. Суркову показалось, что пенопол растворяется у него под ногами, руки провалились сквозь столешницу, а простите за выражение, зад, киселём расплывается по скамье.

— Са-нок! — крикнула старушка.

Молнией пронзившая мысль утроила громкость и старания Суркова. Он уже не пел, а рычал. Ураганом выл здравную, самозабвенно славил и просил. Вокруг него собралась стайка любопытных душ, и когда Сурков закончил молитву звучным «Аминь», старушку обдало голубыми брызгами души, разлетающимися по Раю.

Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах антисептиков, больничного омлета, конфет «Пилот», хруст полиэтилена, шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора — все это влетело в сознание Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой, что-то слабо сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это просто музыка. Суркову ещё никогда не приходилось слышать такого прелестного звука. Ещё запахи. Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой кислоты и голод, голод, голод.

Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт одной больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно лёг в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что именно увидит за окном. Он зажмурил глаза так, что в темноте замелькали алые пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, солнце. Всё это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь своей догадки.

«Неужели это был сон? Неужели мне это всё приснилось? Этого не может быть».

Мимо него, шаркая о линолеум и тяжело переставляя трубчатые ходули, проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось онемевшим, но ноги и руки подчинялись голове, и Сурков попытался идти в том же направлении, в котором двигался инвалид в халате. Скорости их были почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то про свою мать, и тут же исчез, так быстро, как только мог человек на костылях. Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в догонялки. Опираясь о зелёную стену и медленно двигаясь дальше, он волочил на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проёма он несколько секунд отдохнул и заглянул за косяк. Облачённый в правильные геометрические формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ. Такой радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, подошёл к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко загудел.

— Позволь мне вкусить твои дары? — обратился к холодильнику Сурков.

Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и согласия. Он открыл дверцу и тут же её закрыл. Минуту спустя, он повторил попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света.