Станислав Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады

Комната, в которой мы оказались, была просторна и обильно меблирована. Шкафы и стеллажи, столы и комоды, диваны и кровати, буфеты и серванты... А в дальнем конце ее, прижавшись спиной к трюмо, с мумибластером в руке стоял хмурый Кубатай. Время не коснулось ни его усатого лица, ни его зеленой шевелюры... Но боже мой, как он потолстел! Этого не могла скрыть даже наброшенная на его плечи просторная розовая накидка с кружевами.

– Что это... Что это у вас в руках? – срывающимся голосом спросил он, указывая стволом мумификатора на букет.

– Это подсолнечник, – сдавленно пискнул Стас. – А я – Стас. Стасик, из прошлого. Здравствуйте, дядя Кубатай.

– Ах! – покачнулся доблестный дэзээровец, и оружие выпало у него из рук. – Держите меня, мне дурно... – и он стал сползать вниз по стене. – Воды... Меня тошнит...

– Сейчас, сейчас! – опередив нас, кинулся к нему Смолянин и, схватив с комода графин со стаканом, присел возле захворавшего друга.

«Бульк, бульк, бульк», – проглотил воду Кубатай. Потом выглянул из-за Смолянина и недоверчиво уставился на растение.

– Они что, настоящие?! – спросил он шепотом.

– Ну конечно, Кубатайчик, конечно, – заверил его Смолянин. – Разве мы тебе поддельные принесли бы?

– Но это же... – Кубатай, кряхтя, поднялся и двинулся к нам с протянутыми руками. – Это же чудо какая красота!

Схватив букет и лучезарно улыбнувшись ему, он наконец посмотрел на нас и воскликнул:

– Костя! Стас! Неужели это вы? Каким ветром вас надуло?

Улыбаясь, рот до ушей, Стас заявил:

– Так по-русски не говорят, – хотя мы и болтали вовсе не на русском, а на всеземном. – Нас ветром пригнало. А надувать, это... – Он сунул цветы Кубатаю в руки и изобразил губами, как будто надувает шарик: – Ф-фу, ф-фу, ф-фу... – делая такие движения, как будто тот в его руках становился все больше. – Это, скорее, вас надуло, – кивнул он на кубатаевский живот.

– Да? – зарумянился тот. – Так заметно?

– Еще как! – заверил Стас. – Что это с вами?

– Давайте потом, – жеманно всплеснул руками Кубатай. – Я вам все расскажу. Давайте сначала поговорим о вас... – Но он тут же переключился на подсолнух. – Нет, ну какая прелесть! – помахал он цветами у себя перед носом. – Какая прелесть! Надо срочно поставить в вазу! – и походкой суетливой гусыни он поспешно направился к буфету.

– Значит, говорите, пригнало... – хохотнул Кубатай и зачерпнул горсть семечек из мешка, когда мы наконец устроились в креслах возле журнального столика, поставили на него вазу с подсолнухом и приготовились обо всем как следует поговорить. – Как пригнало? Зачем пригнало?.. Хотя нет, подождите! – воскликнул он. – Дайте мне сперва насладиться этим чудом!

Он просеменил к широченной двуспальной кровати с балдахином, улегся и нажал кнопку на спинке. Зазвучала тихая мелодия, на балдахине замигали цветные огоньки.

– Погасите свет! – попросил он.

Смолянин послушно отключил люстру, Кубатай закрыл глаза и несколько минут сосредоточенно лузгал семечки под музыку, выплевывая шелуху в кулак.

– Это тебе Шидла прислал, – вспомнил Стас.

– Ай, молодца! – отозвался Кубатай, не прерывая своего занятия. – Вот не знал, что он так ко мне внимателен. – А в наш со Смолянинчиком цирк так и не зашел ни разу...

– В какой цирк? – поразился Стас.

– С пингвинами. На Венере. Было у нас такое задание.

– Мы Шидле много о тебе рассказывали, – пояснил я.

– Угу, угу... – промычал Кубатай. Некоторое время слышалось только потрескивание и шуршание шелухи. Наконец он сел, свесив с кровати ноги, и разлепил глаза.

– Волшебно, – сказал он. – Неописуемо. Включай свет, – кивнул он переводчику и вернулся к нашему столику. – Ну, так чему обязаны мы такой радости – лицезреть вас снова? – спросил он меня.

– Если честно, Кубатай, мы прибыли сюда специально за тобой, – начал я.

– Да? – спросил он, но мне показалось, что он думает о чем-то своем.

– Нам кажется, что только ты можешь спасти Землю, – продолжил я.

– Ага, – сказал Кубатай. – Вот, значит, как...

– У нас, в нашем времени, случилась беда, – сказал я, чувствуя себя так, словно говорю все это в глухую стену.

– А вы знаете, – сказал Кубатай, как бы вдруг возвращаясь в реальность, – ощущение странное. Вроде понимаю, что раз они настоящие, то вкус должен быть изумительным, а почувствовать это не получается... Привык к синтетическим... И щелкать неудобно, искусственные-то очередью склеены...

– Кубатай, ты можешь о чем-то другом думать, кроме семечек?! – рявкнул Стас.

– А?! Да! Могу! – встрепенулся тот. – Еще как могу! Значит, говорите, беда у вас? Это хорошо! Смолянинчик, будь другом, принеси-ка мне огурчик! Это мне Марьюшка насолила, – пояснил он нам мечтательно. – Вку-усно! С хреном. Не хотите?

Смолянин прошлепал к холодильнику, а я посмотрел на Стаса.

– Слушай, – сказал я ему. – По-моему, зря мы сюда приехали.

– Нет, нет, нет, вовсе не зря! – воскликнул Кубатай, схватил из рук Смолянина пупырчатый огурец и смачно хрустнул им, откусив сразу половину. – Я вам обязательно помогу! – Он забросил в рот вторую половину огурца и сжевал ее. – Несмотря ни на что! – добавил он и постучал ладошками по животу. – Слово джигита!.. Смолянин, – снова обратился он к другу, – тащи всю банку!

Пока переводчик выполнял его просьбу, Кубатай вдруг посерьезнел, затуманился, обернулся к нам и сказал:

– Есть одна очень мудрая мысль. Жаль только, что люди часто ее забывают... Да... – Он замолчал.

– Какая мысль? – спросил я.

– Да вот... – помедлил Кубатай, – э-э... – потом признался: – Я тоже забыл. Так что там у вас стряслось-то?

Мы переглянулись, не зная, стоит ли продолжать попытки.

– Ладно, – сказал Стас. – Раз уж мы здесь. Давай попробуем.

И он принялся рассказывать о подобрении, о Леокадии и о Перископове.

– Ага, ага, – бормотал Кубатай, качая головой и глядя куда-то в сторону. Вдруг он встал и пошел к комоду. Стас замолчал, но Кубатай посмотрел на него и заверил: – Ты говори, говори, я слушаю!

Стас продолжил, а Кубатай достал из комода клочок начатого вязания с клубком бежевых шерстяных ниток, вернулся в кресло и стал, чуть покачиваясь, сноровисто орудовать спицами.

– ...И вот мы у вас, – закончил Стас.

– И отлично! – заявил Кубатай. – Молодцы. Посмотри-ка, – держа за нитку, он продемонстрировал только что связанный им малюсенький тапочек. – Это меня Маша научила. Правда замечательный? Или замечательная? Пинетки как в единственном числе – пинеток или пинетка?

И тут до меня дошло...

– Кубатай! – воскликнул я. – Ты что, беременный?!

– Тс-с!!! – прижал палец к губам Смолянин и опасливо покосился по сторонам.

А бывший генерал-сержант, теперь же, оказывается, генерал-прапорщик, с виноватым и одновременно счастливым видом покивал, говоря с разными оттенками интонации: