Екатерина Лесина - Понаехали! [СИ]

Что ж, в нынешних обстоятельствах забывать о приличиях никак неможно.

— А еще энтот пришел, магик, который… ну… проклятый, — Баська отвернулась. — Небось, свататься станет, да поздно, я гордая!

— Папенька скажет…

— Не скажет, папенька тоже гордый… а он сказал, что целитель. И Никанору глянул, но с нею ведьма, и тепериче вдвоем сидят, — теперь в голосе Баськи послышалась обида. — Я ему нехорошая, стало быть, а ведьма хорошая.

— А Ежи?

— Его тоже велено в покои отнести. Энтот ваш… жених разбираться будет.

— С чем? — Стася окончательно пришла в себя.

— Со всем… тут же ж такое… от такое… — Баська развела руками. — Страх, в общем…

Дурбин знал, что ему не стоит появляться в этом месте. Неразумно. Недальновидно. Вообще неправильно, ведь Аглая — женщина замужняя, пусть и с мужем приключилась неприятность, но… все одно, она — княжна Гурцеева, а Дурбин кто?

В том и дело, что никто.

Выжить выжил, а толку-то? Силу не утратил, о чем и заключение имеется, правда, с пометкою о «временной недееспособности», но стоит быть откровенным: никто толком сказать не способен, насколько именно эта недееспособность временная.

И не станет ли она вовсе постоянною.

Ему бы…

…он и сам толком не понимал, что делать.

Разум подсказывал, что стоит наступить на горло собственной гордости да к купцу обратиться с предложением, которое тот примет.

Куда ему деваться?

А там… за купеческой дочерью приданое дадут. Возможно, даже такое, которого хватит, чтобы прикупить поместьице где-нибудь в глуши. И уже там, укрывшись от мира, Дурбин и проведет остаток никчемной своей жизни.

Или вот можно было бы барона просить.

Он человек строгий, но справедливый. Услуги оказанной не забудет. Наградой не обидит. Взять её да и вновь же поместье прикупить. И уже там…

На этом фантазия утыкалось в полное непонимание того, что же случится «там». Точнее Никитка прекрасно помнил, и как хозяйство вести, и как поместьем управлять, но отчего-то подобные мысли были ему до крайности отвратительны.

Потому и поступил он неразумно.

В свите баронской остался, благо, оклад ему не урезали, пусть бы и содержание Дурбина — это понимали все, включая слуг, что на Никитку теперь поглядывали с жалостью — было напрочь лишено смысла. А теперь вот и явился… шел проведать, выказать почтение, а вышло…

— Что с ними? — Радожский глядел на людей и на лице его застыло выражение величайшей брезгливости.

— Истощение, — Никитка все-таки был целителем опытным, да и в прежние времена здраво решил, что использовать силу в делах пустяшных глупо, особенно там, где и без силы обойтись можно.

Вот и пригодилось.

Он переступал через людей, которых выносили во двор и тут складывали. Одни лежали тихо и с виду вовсе походили на мертвецов. Лица их были белы, губы отливали синевой, и лишь глаза слабо двигались, стоило провести перед ними пальцем. Другие стонали, но тихонько, жалобно. Третьи, которых было немного, сидели и покачивались. Время от времени кто-то пытался говорить, да сбивался на непонятный лепет.

— Эти при доме давно, как я полагаю, — Никитка указал на лежащих. — Их нужно к… нормальному целителю.

Подобное признание далось с трудом.

— Ими питались. Тянули жизненные силы. Сперва понемногу, и потому организм восстанавливался, но постепенно силы его истощались. И я не уверен… — Никита запнулся. — Получится ли их вовсе исцелить. Но попробовать стоит.

Вот только попробуют ли?

Откуда у дворни деньги, чтобы заплатить за эту вот пробу? А бесплатно целители работать не будут, не здесь, в Китеже, где каждый медяк на счету. Он же…

Он потянулся к собственной силе, но та откликнулась вяло, шелохнулась было и отступила, затаилась, притворяясь, что вовсе её нет.

— Я позабочусь, — Радожский мотнул головой и лицо отер. — Обо всем…

— Этим досталось меньше, но все одно… тонкое тело их повреждено. Восстановится или нет само? Каждый случай индивидуален. А вот им только покой нужен. И питание нормальное.

Никитка потер руки.

И обнял себя.

Холодно.

Он уже привык к этим приступам холода, от которого не спасали ни пуховые одеяла, ни тулуп, ибо исходил этот холод не извне, а изнутри, оттуда, где образовалась звенящая пустота. И собственных слабых сил Никитки не доставало, чтобы её заполнить.

А может, и не достанет.

Проклятья — вещь малоизученная, и как знать, не вернется ли оно спустя год или два, или даже десять? Не отправит ли Никитку туда, где он и должен быть, оборвав одолженную его жизнь?

И если так, то жениться он не имеет права.

И ни на что не имеет права.

Ему бы действительно удалиться, если не в собственное поместье, то хотя бы в бабкино, которое еще цело, как он надеялся, но… рады Никитке не будут.

— Укрепляющие отвары. Снотворное. Но спать лучше не здесь. Это место слишком… грязное, — Никитка заставил себя думать о деле. — И след здесь останется на годы.

Радожский задумчиво обвел двор взглядом.

— Спалят, — сказал он уверенно. — Следствие закончат и спалят.

Наверное, это было хорошо.

И даже правильно.

— Вы это… того… — Радожский вдруг смутился, что было для человека его характера и положения весьма странно. — На Курбинского гляньте, ладно? А то… тоже лежит… может, и ему целитель надобен?

— И что, пригласите?

Взгляд, которым Дурбина одарили, не обещал ничего-то хорошего. Но князь снизошел до ответа:

— Радожские всегда поступали по чести.

— Везет им…

Ежи спал.

Он лежал на лавке, бледный, что покойник, но при этом Никитка не обнаружил и следа повреждений на тонком его теле. Напротив, то переливалось всеми оттенками темноты, от ночного синего до черного, который в Никиткином воображении плотно увязывался с цветом бездны.

И гляделось это тонкое тело на редкость правильным .

— Пусть себе спит, — сказал он, ибо от него ждали чего-то. И темнобородый купец, присевши в ногах Ежи, верно, чтобы больше не случилось с ним ничего-то этакого, ставящего под удар хрупкую девичью репутацию, кивнул.

А Никита…

Аглая стояла у окна и смотрела во двор.

— Как вы?

И подумалось, что, может, парики и вышли из моды, но что-то другое вошло, и прежний Дурбин всенепременно узнал бы, что именно. Прежний Дурбин первым делом заглянул бы в лавку на Сермяжной улице, пролистал бы модные журналы, перебрал бы готовое платье, которое тут же подогнали бы по фигуре.

Прежний Дурбин озаботился бы и обувью приличной.

И букетом, составленным цветочницею.

Прежний…

Умер.

Кажется.

— Хорошо. Наверное, — Аглая повернулась и губы её слабо дрогнули, точно она собиралась улыбнуться, а может, наоборот, расплакаться. — Она спит…

— Это правильно. Сон полезен.