Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

Рыжий Зверь потерся о ногу, утешая. Ежи даже утешился… почти. И подхватив кота на руки, сказал:

— Мне на болото еще вернуться нужно будет… а там…

…книга.

И камни драконьи. Сила, с которою Ежи сладит. Непременно сладит, ибо… что там бабка говорила про ведьмаков? Своего они не упустят.

Ежи и не собирается.

— Главное, не повтори чужих ошибок, — Евдоким Афанасьевич глядел не строго, скорее печально.

— Я… постараюсь.

Антошка сидел подле окна, подперши подбородок локтем, и булку жевал. Не от голода — все ж таки служба у ведьмы выходила, пускай и престранною, однако сытой — но от того, что привык жевать.

И булка-то у него получилась знатная: легкая, пышная.

У него завсегда кухарить выходило лучше, чем у Акулинки, не говоря уже о матушке, которая только и могла, что каши варить, да и те выходили густоваты или, наоборот, пустоваты. Да… а вот Антошка, он умел правильно.

Только Акулинка с того смеялась.

И Зоська тоже.

А матушка так и вовсе одного разу половником по хребту огрела: мол, негоже мужику бабьими делами заниматься. Он тогда еще подумал и согласился, что взаправду негоже. Да и спина ныла два дня. Синячище был… в общем, после того разу Антошка если и советовал чего, то из-за оконца, чтоб половником не дотянулись. А оне не слухали. Кривились, дескать, чего он понимает?

Ведьма вот другое дело.

Она, видать, совсем безрукая была, негодная к ведению хозяйства, оттого и на кухню не заглядывала, оставивши эту самую кухню в Антошкины безраздельные владения. Купчихины дочки, конечно, носу сунули да отступилися скоренько.

Это ж им не орехи щелкать, на лавках сидючи, это…

…тесто Антошка еще со вчерашнего дня поставил. Выходилось за ночь, выросло, а ныне вот и булки к месту пришлись, что с вареньями, что с сушеным виноградом, что с иными штуками, которых в кладовой было видано-невидано. Иных-то и прозваний Антошка не ведал.

Зато на вкус всего попробовал.

И удачно.

Одного разу только плеваться пришлось по-за горечи, но долго, так, что после того Антошка пробовал осторожненько, сперва нюхаючи, чего там пробует.

— Тошка, — раздался по-за окна знакомый голос. — Тошка, ты тут?

— Тут, — сказал Антошка, шею вытягивая.

Поздно-то…

И все спать пошли. Ну, как все… купцы аккурат на закате отбыли, а за ними барон с семействием и свеи — страшенные люди, Антошка лишь издаля глянул и обережным знаком осенил себя, а после, для верности, на кухне укрылся.

Ведьмы остались. Мол, негоже на ночь глядючи почтенных женщин выставлять.

Ага…

И мажик городской, пусть бы его присутствию ведьмы не больно-то рады были. Старшая даже заявила, мол, этому самому мажику в чужих домах делать нечего. Да только он не побоялся перечить. Вот Антошка побоялся бы, особливо после того, как эти самые ведьмы одного княжича вусмерть прокляли — подслушивать он не собирался, прянички к столу нес — а другого в бабу зачаровали.

Баба, правда, получилась так себе, худлявая и бледная, что скотья смерть.

А верещал-то так…

Хотя… мнится, Антошка тоже верещал бы, когда б его взяли и… где это видано, чтоб живого человека и в бабу превращать?!

— Тошенька, родненький… — раздалось из кустов. — Как же так…

Акулинка сидела в них, аккурат в самой середке, и на Антошку глядела. В глазах ейных слезы поблескивали, которые сестрица платочком вытирала.

— Булку хочешь? — отчего-то обиды на неё более не было.

Да с чего обижаться-то, когда все ладно вышло?

Вона, ведьма тихая, смирная, дурного не хочет. Ест, правда, мало, но это понятно, в нее пока много не лезет, но Антошка постарается, чтоб полезло. Глядишь, и откормит до нормального виду. А если и нет… ведьмы, они все иные.

Работа… не тяжкая, положа руку на сердце. Оно-то надобно за котами прибираться, но так кот — это же ж не корова и не прочий приличный скот, гадит умеренно. И жрет не так, чтобы много.

Акулина нос рукавом утерла, что было вовсе неприлично, и сказала:

— Давай.

Антошка и протянул. Ему не жалко. Он тесто наново поставил, чтоб опара не переходила. С утреца поднимется, напечет свежих калачиков к завтраку. Маком посыплет. Кашки опять же запарит, чтоб на молоке да с маслицем. Масло в погребе на диво ладное лежало, желтое да гладкое.

— Скусно, — сказала Акулина.

— А то…

— Ты тут как? — сестрица вновь нос утерла. Вот что неученость с людями делает! А порол бы её папенька, знала бы, что рукавами нос тереть неприличественно.

Сморкаться в сморковник надобно.

Или в листок на худой случай.

— Неплохо, — честно признался Антошка. И бок почесал. — Живу вот… служу… дослужу и вернуся.

— А раньше ежели?

— Не выйдет, — Антошка покачал головой и тихо обрадовался, что правду сказал. Он же ж что? Просился. И ведьма согласилась. И… коль вздумает нарушить свое слово, то проклянет. Ежели не она, то другая. Оборотит, не приведи боже…

Нет, о таком и думать-то боязно было.

— Маменька спереживалася, — Акулина, осмелевши, встала. И платье оправила. — Говорит, что нельзя было тебя пущать.

Небось, не только говорила. Маменька, она скора была на руку.

— Лаялась?

— Ага…

Антошка подвинулся, благо, окна в доме были огроменные, а подоконники и того ширше. Из дуба сделанные, такие не только Акулину выдержат.

— Сильно?

— Так… она тебя почти уже сговорила.

— За кого?

— За Аленку…

— За ту, которая…

— Ага, — Акулинка еще одну булку сцапала. — И дядька Тимофей обещался, что к делу приставит. Радый был… и Аленка радая. Она же ж не старая еще. Зажили бы…

Вот ведь…

Булка, почитай, поперек горла стала.

— …деток бы народила. Она при корчме, ты при ней. Там, глядишь, и вовсе… дядька-то крепкий, придержал бы хозяство, но…

Акулина тяжко вздохнула.

— А теперь чего?

Антошка от печали, что всколыхнулася в грудях, тоже носом шмыгнул и про всяческое воспитание забывши, рукавом этот самый нос и утер. И после уж спохватился, что ему так неможно.

Он теперь не сам по себе, а… а ведьму представляет.

Вот.

— Вернуся, — решившись, пообещал он. — Отслужу и вернуся! Честное слово!

И сам в то поверил.

— Привезу подарков… тебе от. И Зоське. И маменьке тоже.

— И Аленке?

— И Аленке. Только скажи, чтоб не вздумала носу воротить. А то я тоже гордый!

И грудь выпятил.

— Не будет. Ты ей глянулся, — доверительно сообщила сестрица. — Она с самого началу хотела, да маменька все противилася. Думала, что куда получше тебя пристроит. Да никого иного не нашла. Уж больно ты, Антоха, никчемушный.

Кто никчемушный?

От обиды булка поперек горла комом стала, хотя ж свежая, утрешняя, почитай.

— Я?

— А то… безрукий и безголовый…

— Да я… я… меня ведьма знаешь, как ценит! Я тут у ней главный! — Антошка аж привстал.