Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

— Стоп, — Ежи потер переносицу. — Платье где?

— Так…

— Несите, — велел он.

Принесли.

И рубахи шелковые, и летники аксамитные, один темно-синий, другой темно-зеленый, оба богатые, шитые и нитью, и мелким скатным жемчугом.

— Басечкин! — воскликнул Фрол Матвеевич, за грудь хватаясь. И от чаши, которую тотчас подали, во успокоение, отмахнулся.

— Маланечкин! — а вот Матвей Фролович отказываться не стал, осушил одним глотком и только тогда за грудь схватился. — Что деется, что…

— Еще чего лежало?

— Так… запястья.

— Ага. И узорочье.

— …запястья…

— …ожерелье!

— Где стояли, там и кинули, — хором возмутились девицы, за что и получили тычка острым кулачком.

— Поговорите тут, — пригрозила ключница. — Ишь, распустились… я вас…

— Погодите, — Ежи потер переносицу. — Кто знает платья боярышни?

— Я, — ключница глянула искоса. — Рубахи сподние из аглицкого полотна числом дюжина, рубахи красные шелковые…

Она загибала тонкие сухие пальчики.

— …аксамитовые…

— Хватит, — Ежи замахал руками. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь поглядел и сказал, чего из платья пропало.

Сомнительно, чтобы девицы голыми пошли. Во всяком случае, если бы вдруг и пошли — мало ли, что за дурь бродит в головах девичьих, — то всяко далеко не ушли бы.

Ключница призадумалась.

Бросила быстрый взгляд на летники и выскользнула.

— Ох, грехи мои тяжкие, — затянул Фрол Матвеевич и на сей раз все же чарочку опрокинул, закусивши хрустким огурчиком.

— Дела горькие, — поддержал его Матвей Фролович и бородой утерся. — Найду, кто со двора свел…

— Жениться заставлю, — Фрол Матвеевич и вторую принял, благо, дворовой держал поднос со стеклянным килишком, огурчиками, капусткой и прочею нехитрой закусью. — Если попортил, конечне… а ведь я-то, дурак, надеялся…

Купец махнул рукой и шубу скинул, которая рухнула тяжким комом на руки расторопного холопа.

— Взопрел…

— Твоя правда, братец, — Матвей Фролович и от своей тяжести избавился. Уточнил лишь ревниво: — Бобровая?

— А то… Басеньке думал лисью справить, новую, из чернобурки, на алом бархате. Была бы чистою боярыней… а теперь чего?

От третьей он отмахнулся, в комнату вошел, ступая тяжко, но осторожно, ибо оказалась вдруг светлица мала для массивного этого человека.

— Стало быть, сами ушли, — сказал он, остановившись перед столиком, на котором переливались всеми цветами радуги камни. — От дуры…

— Бабы, — возразил Матвей Фролович, будто это что-то да объясняло.

— Еще рано делать выводы, — Ежи на всякий случай отодвинулся, ибо рядом с купцом вдруг ощутил себя слабым и малым.

— Ай, ваше мажество, мы ж не глупые… сами могли б докумекать… оно и верно, кобели во дворе злющие, чужого не пустят. Платье, опять же… раз это кинули, стало быть, другое нацепили. Сбегчи решили? Вот чего им не хватало-то, а?

— Не могу знать, — Ежи с тоской подумал, что время уходит.

— И я… не могу… я ж ей ничегошеньки не жалел. Гостинцы возил, что с Китежа, что с заморской стороны. Жемчугов у ней шкатулки полные, самоцветов. Сундуки с нарядами один другого больше… жениха нашел хорошего. И лицом лепого, и разумника… а она бегчи!

— И моя-то… спрашивал, может, не люб Михасик. А она глаза в пол и краснеет… стало быть, любый… а коли любый, чего тогда?

— Я ж думал что? Поженю, поставлю им терем свой… уж прикупил землицы, людишек нанял… жили бы рядом, радовались бы… да и сам я…

— Чего сам? — поинтересовался Матвей Фролович и поморщился. — Моя-то Никсанка изведется вся, небось… благо, с малыми к родителям гостевать поехала. Может, оно-то разрешится?

— Разрешится, — махнул рукой Фрол Матвеевич. — Я б оженился…

— На ком?

— Так… Никанорушка… я ей еще когда обещался… доволи уже во грехе-то жить, — он осенил себя божьим кругом. — Да и… непраздна она. Нельзя уж тянуть далече…

— Ишь ты! — Матвей Фролович произнес сие с немалым восхищением.

— Так… так-то оно так… давненько надо бы… да Басюшку в расстройство вводить не хотел. А тут вот… — он развел руками и сказал вдруг громко. — Сыщите её, ваше мажество!

— Постараюсь.

…платья исчезло два, старых, из тех, которые одевались, чтоб до скотного двора прогуляться или еще для какой работы черной. И эта пропажа окончательно убедила Ежи, что девушки и вправду ушли сами.

Но… куда?

Спустя четверть часа он получил ответ если не точный, то… всяко позволяющий ему нанести визит одной ведьме.

— И чегой это? — поинтересовался Фрол Матвеевич, бороду поскребши. На карту он глядел с вялым интересом, хотя была она, найденная в доме, на диво подробна.

Тут тебе и город.

И озеро.

И реки расползлись синими лентами, разделили-разрезали леса. Рассыпались веснушками деревеньки да хутора, расстелили разноцветные одеяла лугов да пашень.

Красиво.

— Да не в городе они, — Матвей Фролович осторожно обошел разостланную на полу — стол для карты оказался маловат — бумагу. — Вона, туточки…

И мизинчиком, издали — все ж побаивались люди простые магии — указал на искорку, которая то вспыхивала, то гасла.

То вспыхивала.

То…

— Старая дорога, — промолвил Фрол Матвеевич в превеликой задумчивости. А братец его, глянувши с тоскою, добавил:

— Ведьмин лес.

И оба поглядели на Ежи.

— Я сам наведаюсь, — сказал он, чувствуя, как забилось, застучало в груди сердце. — Если они и вправду там, то… это лучше, чем у свеев. Ведьма не обидит.

Правда, последнее получилось как-то не слишком уверенно.

Никитка Дурбин к предстоящему визиту отнесся весьма серьезно.

Вымылся дочиста.

Натерся остатками ароматного масла. Прежде-то он пользовался им понемногу, ибо было оно не в меру дорогим, но ныне решил не жалеть. Облачался сам, ибо местная дворня в изысканных нарядах ничего-то не понимала.

Белая рубаха.

Кружевной воротник, который Дурбин расправлял долго, а после, расправивши, сбрызнул особым средством. От него кружево окаменело, стало колючим и шею царапало нещадно. Зато и лежать будет, как каменное, не сползет, не помнется.

Кюлоты натянулись с трудом.

С чулками и вовсе возиться пришлось с четверть часа, ибо шелк слежался, а в одном месте пожелтел от неправильного хранения. Но, к счастью, место сие было малым, незаметным.

Чтобы застегнуть камзол, пришлось сделать глубокий выдох.

И… платье придется менять.

Или худеть.