Екатерина Лесина - Провинциальная история

Сперва.

А потом уже Фиалка появилась и Ежи, и тогда стало совсем даже не страшно. Жаль только, что Лилечка не видела, как маг с тем мертвяком управился, который тоже пугал, но не напугал.

Про мертвяка она маменьке говорить не станет.

И вовсе…

Маменька хорошая, но нервы у ней слабые, об том все говорят и особенно Дурбин. Лилечка его немного недолюбливала за холодные руки, но обрадовалась, узнав, что Дурбин живой.

Только его женить хотят.

А он не хочет, хотя невест целых две и обе хорошие, нянюшке вот понравились бы, она всегда говорила, что чем девица толще, тем больше красивая. Эти обе были совсем даже красивые, не понять, которая краше, если только померять. Но Лилечка подозревала, что мерять чужих невест ей не дадут. И потому просто сидела, грызла пряник, который ей сунули сразу, позабыв, что ребенка сперва надо кашей кормить и творожком, а уже потом сластями. Лилечка же возражать и не подумала.

Пряники куда как каши вкуснее.

Хотя сейчас и от каши не отказалась бы, да… но у кого просить — не понятно. В Стасином доме, куда их дорога вывела — а ехали на возке, и Лилечкин жених сам лошадку вел — было людно, шумно и суетно.

Сперва папенька явился, с маменькою и людьми.

Потом еще маг из города, тот, другой, приятель Ежи и тоже с людьми.

А в самом доме ведьмы обнаружились, всамделишные и нисколько на Стасю не похожие.

— Простоквашки принести? — спросила босоногая девица в мятом сарафане. — Или кашу? Кашу будешь?

— Буду, — сказала Лилечка, ведь пряник закончился.

Девица была не просто так, постороннею, а Лилечке теткой родной доводилась.

И еще бабушка приехала.

Настоящая.

Правда теперь она маменькой занималась, что-то ей втолковывала и, может, даже ругала. А чего? Ведь понятно же, что нервы. Был бы Дурбин совсем здоров или хотя бы без невест, у которых свои папеньки имелись, грозного вида, он бы маменьке сонных капель налил.

Во сне ведь никаких нервов нет.

— Сейчас найду кого…

Она огляделась и, поняв, что все заняты, махнула рукой.

— На лучше еще пряника…

Лилечка и взяла.

Отчего бы не взять. Да и вправду есть хочется…

…и на ведьм поглядеть. Она бочком, бочком, осторожненько подвинулась туда, где стояла сухопарая некрасивая женщина, которая что-то втолковывала Стасе.

— Лилия? — давешний свей, за которого Лилечка выйдет замуж, обязательно выйдет, потому что в сказках девицы-красавицы всегда выходили за героев, их спасших. Правда, если подумать, то спас Лилечку Ежи, но тот точно не дождется.

Вон, на ведьму смотрит.

И она на него.

Ну и пускай себе. Даже хорошо, потому как Ежи Лилечке не очень нравился. Какой-то он весь не такой был… а у Норвуда шрам.

И вообще глаза желтые.

Он опустился перед креслом на одно колено и протянул Лилечке колечко на веревочке. Она и взяла, покатала в пальцах, удивляясь тому, до чего это колечко теплое, ласковое, будто из солнечного света сплетенное, и примерила. А оно, еще недавно казавшееся огромным, взяло и село на палец, будто для Лилечки специально сделанное. Наверное, не стоило принимать… папенька и маменька, и гувернантка в Китеже тоже, все говорили, что барышня приличного рода не принимает подарки от людей незнакомых. Но ведь Лилечка, если подумать, с Норвудом уже познакомилась. Да и сама мысль о расставании с чудесным колечком была ей неприятна.

— Вот… значит… и вправду… — Норвуд прикрыл глаза, которые совсем уже нечеловеческими сделались.

И Лилечке стало его жаль.

В сказках, конечно, героев не жалеют, но ведь он-то не сказочный, а всамделишный. И она, дотянувшись, погладила его по жестким волосам.

— Ты только при маменьке не перекидывайся, — попросила она тихо. — А то у неё нервы. Не поймет.

Барон Козелкович свеев недолюбливал.

Еще с тех давних пор, когда ему, молодому, приходилось выходить в море. Все ж таки маг, боевой… а со свеями в море… по-всякому случалось.

То торгуют они.

То разбоем промышляют. Те, за которыми его послали, и вовсе дрянными людишками были. Впрочем, справедливости ради не только они. Свеи, если разобраться, что? Девок скупали да свозили, кого на свои бесплодные земли, кого на Царьградские рынки. И спрашивать было надобно не с них, но с князя Артинского, решившего, будто бы в своей вотчине и творить ему можно, что вздумается, на Правду не оглядываясь.

Князь давно уж с головою расстался.

Свеи… как кто. Знатная вышла сеча. И давно это было, давно… а поди ж ты, неприязнь осталась. И с нею желание взять да велеть свеям убираться да куда подальше.

И чем дальше он глядел, тем крепче это желание становилось.

— Барон? — к Козелковичу подошел старший, и голову склонил, от чего Козелкович пришел в немалое удивление. Свеи и перед своими-то старшими не больно спины гнули, полагая всех-то, даже самых последних бродяг, равными. А перед равными чего кланяться?

Тут же…

И глядит так, ровно, с прищуром, будто оценивая.

— Тадеуш, — барон протянул руку, которую свей пожал крепко, но осторожно. И чуялась в теле его немалая сила.

Чужая.

Спеленутая. Опасная. Блеснули волчьим золотом глаза.

— Премного благодарен за помощь, — Тадеуш никогда-то не умел говорить красиво.

— Всегда рад, — он глядел серьезно, и под взглядом этим кому иному стало бы неуютно, но барон выдержал. В конце концов, он на своей земле, в отличие от… кого?

Свей же протянул мешок.

— Ваше? — уточнил он. И Тадеуш, заглянувши внутрь, отчего-то не удивился.

Аннушкины драгоценности сияли мертвым светом. Да и матушкины-то тоже…

…матушка была бы недовольна.

И мягкотелостью его, и… и будь она жива, на этой земле вовсе не случилось бы подобного. Но матушка еще когда отошла, а сам Тадеуш оказался слаб. И осознание собственной слабости останавливало.

— А…

— Волки сожрали, — сказал свей, все также в глаза глядя.

— Точно?

— Точнее некуда… — он помолчал и добавил. — Костей не осталось. Очень голодные были…

— Сочувствую.

Уточнять, кому именно он сочувствует, барон не стал. А то ведь мало ли…

— Возьмите… — свей держал мешок.

— Это… волкам отдайте, — он покачал головой и мешок протянул обратно.

— На кой им побрякушки?

— Мало ли…

Тадеуш отдал их и отдал бы снова, лишь бы увидеть дочь живой. И сбылось. И… вон она, сидит, грызет пряник, гладит своего звереныша да болтает о чем-то с простоволосой девицей, кажется, Аннушкиной сродственницей. А за ними, снисходительно, строго, тещенька дражайшая приглядывает.

…обошлось.

Но…

— Возьмешь ли на службу? — спросил свей тихо, тоже на Лилечку глядючи, и волчья желтизна глаз его посветлела, а само лицо будто бы разгладилось.

— Волков?

— Коль понадобится… но большею частью людей.